Ключ от башни - Гилберт Адэр

Беа кивнула и закурила сигарету. Она все еще тяжело дышала после нашей пробежки, и я почти слышал, как колотится ее сердце. Мне хотелось остаться с ней, пока она не придет в себя, но она молча качнула головой, показывая, что с ней все в порядке. И я как раз направился к стойке, когда из благопристойного гула разговоров вокруг вырвался пронзительный английский фальцет:

— Беа? Беа? Да это же Беа Шере! Беа, это я, Верити.

Бодро расталкивая локтями тех, кто не успевал посторониться, и волоча за собой краснолицего мужчину (левой ладонью он старался оградить джин с тоником, который держал в правой руке, позвякивая кубиками льда за запотевшим стеклом бокала), к нам приблизилась какая-то дама. А вернее сказать, приблизилась колоссальная всеобъемлющая улыбка. Улыбка до того колоссальная, что она выглядела шире женского лица, на котором возникла.

Дама обволокла Беа липким объятием. Ее спутник и я стояли, оглядывая друг друга с вежливыми, ничего не говорящими улыбками, пока женщины обнимались с той чертовой неуверенностью, которая знакома всякому, кто должен был поцеловать француза или француженку: кто целует кого, и какая щека будет первой, и сколько раз: один, два, три, а то даже — левая щека, правая щека, левая щека, правая щека — все четыре? Затем Беа и краснолицый мужчина поцеловались в свою очередь — всего раз — чмок по касательной.

При взгляде через полный людьми зал я дал этой даме, этой Верити, чуть меньше сорока или чуть больше. Ее бойкость и грудастость вызывали из подсознания эпитет «вульгарная», хотя я тут же его отверг как слишком безжалостный. Однако, по мере того как она пролагала путь к нам, каждый шаг словно старил ее на три-четыре года. А когда она остановилась прямо перед нами (оказавшись из тех, кто старается встать как можно ближе к собеседнику, вынуждая его пятиться) и ее лицо превратилось в маску абсолютной косметической привлекательности, а также обращенного на меня любопытства, стало ясно, что ей никак не меньше пятидесяти и что она таки вульгарна, хотя и обладает некоторой привлекательностью. Под ее лбом гнездились два маленьких бегающих глаза, точно две пуговицы в бархате, и в их уголках поверх белоснежности цвета ее лица проглядывали предательские следы птичьих лапок. Впрочем, она сохранила фигуру и вполне красивые ноги, а свой щегольской костюм цвета лососины носила очень и очень элегантно.

Мужчина (ее муж, решил я) был одет в синюю куртку с меховым воротником. Молния была задернута только до половины, открывая полосатый галстук, несомненно, провозглашавший, что его владелец окончил какую-то старинную школу, хотя я не мог определить, какую именно. Подбородок под пышными усами остро благоухал кремом после бритья. И он принудил для героической службы, далеко превосходившей их нормальные обязанности, малочисленные, слишком малочисленные горизонтальные прядки седых волос, прикрыть то, что иначе было бы широкой плешью на его темени.

— Моя дорогая, — сказала Верити, обращаясь к Беа, но продолжая есть глазами меня, — кто бы подумал, что мы встретимся здесь! Разве вы не говорили мне, что от гольфа у вас сводит скулы?

— Да, сводит, — сказала Беа, негромко добавив: — Это длинная история, Верити.

— Еще бы! — со смаком подхватила Верити. — Как все самые интересные.

Она принялась подчеркнуто оглядываться по сторонам.

— А Жан-Марк с вами? Я что-то его не вижу.

— Да, он в Англии. Деловая поездка, как обычно.

— Так-так… — Это было сказано почти оскорбительно, но при данных обстоятельствах у нас не было ни времени, ни сил возмутиться.

— Ну? — продолжала Верити, не моргнув и глазом.

— Что — ну?

— Вы не собираетесь нас познакомить?

— Ах да, конечно, извините меня, — сказала Беа. — Гай, я хочу познакомить вас с двумя моими дорогими друзьями, Верити и Оливером Нетт. Оливер — Гай Лантерн.

Наши непрошеные друзья оказались ушедшей на покой английской супружеской парой, которая, проживая в Борнемуте, каждый второй месяц отправлялась в автомобильную экскурсию по Нормандии и Бретани, чтобы проматывать солидную пенсию Оливера на гольфе, рулетке и гурметской еде. Беа была знакома с ними потому, что Оливер, который, как мне дали понять, был немалой величиной в Сити, не то брокером, не то консультантом, однажды купил у Жан-Марка картину — пейзаж школы Коро кисти художника, чью фамилию я не разобрал. Затем выяснилось — подозреваю, отнюдь не к обоюдному удовольствию, — что у Шере есть вилла в Сен-Мало, городе, который Нетты навещают с «энного года», как выразилась Верити, а потому возникла близкая дружба, рожденная из случайных совпадений, как многие и многие другие.

Когда Беа представила нас друг другу, Верити разразилась визгливым громким смехом, который звучал притворно, хотя, вполне возможно, был искренним.

— Лантерн[75]! Какая восхитительно оригинальная фамилия! Полагаю, настоящая? Но что она значит? Что вы происходите из старинного рода фонарщиков? Возможно, хотя, признаюсь, я никогда не слышала о таком ремесле. Хотя кому-кому говорить, как не мне!

Поскольку до меня не дошло, что она подразумевала, я ограничился невнятным бурканьем.

— Учитывая мое собственное имя, — подсказала она с ободрительным кивком.

— Извините?

— Верити Нэтт!

На секунду мне показалось, что она говорит загадками, но затем я уловил соль и послушно засмеялся:

— Ну конечно же — «верите, нет?»! Какой источник затруднений для вас!

Она засмеялась в свою очередь.

— Но, с другой стороны, вы видите, какой это удобный ледоруб. — И опять, заметив мое недоумение, пояснила: — Чтобы разбивать лед неловкости? Для завязывания разговора? — Я улыбнулся, а она добавила с грустью: — Как ни странно, казалось бы, здесь должен быть источник всяких смешных недоразумений, но почему-то никогда и ничего!

Мы, остальные, выбрали этот момент, чтобы рассматривать свою обувь, пока, снова повеселев, Верити не осведомилась:

— Как давно вы знакомы с Беа? — И прежде чем я успел ответить, она обернулась к Беа, лукаво грозя пальцем. — И долго ли вы намерены прятать этого молодого человека для себя?

— Мы с Гаем познакомились недавно. Собственно, это удивительная история. Жан-Марк ехал…

— О, так Жан-Марк знаком с Гаем?

— Ну, разумеется, знаком, — сухо ответила Беа. — Что творится у вас в голове, Верити?

— У меня в голове? — повторила Верити, раскрывая глаза настолько широко, насколько были способны эти два замухрышки. — Да ровно ничего, Беа. Ровнехонько ничего, вы же меня знаете.

— Ну я вам скажу! — сказал Оливер.

Это было так на него не похоже — до этого момента ему настолько очевидно сказать было нечего, — что Верити, Беа и я сразу обернулись к нему.

— Ну, я вам скажу! — повторил он ворчливо. — Нет, вы только посмотрите. Что, во имя всего святого, это такое? И что за черт там происходит, хотел бы я знать!