Закрой дверь за совой - Елена Михалкова

Юрист все понял с первого слова. Фиктивная сделка была официальным способом передать жилье от матери к дочери, избегая наследственной волокиты. Мать подписала договор без единого возражения. Лишь после, когда они вышли, взглянула на Динару и спросила: зачем?

«Ты скоро умрешь, – ответила восемнадцатилетняя Динара. – Я хочу сразу же уехать отсюда. Вступления в наследство нужно ждать полгода. Не желаю тратить это время на бессмысленное сидение в Оренбурге. Ненавижу этот город».

Мать помолчала. Выпустила руку Динары.

«А как же Тимур? Он ведь тоже мой ребенок».

Динара взглянула удивленно: «Я отложу его часть в банк. Возьмет, когда захочет».

Больше они не касались этой темы.

Динара так и не поняла, отчего тетка была с ней груба. Она все сделала правильно. Если бы мать сама сообразила, что недвижимость нужно официально передать Динаре, она бы так и поступила. Но мать была глуповата, к тому же ничего не понимала в законах.

Когда Динара училась на третьем курсе, тетка позвонила сама.

– Бабка твоя объявилась, – сухо сказала она. – Шляется туда-сюда.

– И что? – спросила Динара. – Мое какое дело?

– Это твоя кровь. Мы тут ни при чем. Разбирайся сама.

И положила трубку.

Родственников по отцовской линии Динара почти не знала. Она и отца-то видела в последний раз, когда ей было двенадцать. Он приходил пьяный, приносил игрушки, выглядевшие так, словно были украдены в ближайшей песочнице, и, кажется, смутно помнил возраст дочери. Самым ласковым, что слышала от него Динара за всю жизнь, было мимоходом брошенное «Красивая будешь. Полукровки всегда красивые». Что, впрочем, не сбылось.

В доме бабушки по отцу ей довелось побывать всего пару раз. Запомнилось, что в темной комнате повсюду белели блины вязаных салфеток, а бабушкино пальто венчалось лисьим воротником. В полутемной прихожей с вешалки на маленькую Динару смотрели два стеклянных лисьих глаза с узкой сушеной мордочки. Сама же бабушка была толстая и губастая, угощала девочку пирожками с ливером из бакалеи, о которых мать говорила, что ими только фашистов кормить можно, а потом допытывалась у сына, собирается он жениться на своей татарке или так и будут жить в грехе.

Уже став взрослой и припомнив кое-какие подробности встречи, Динара сообразила, что бабка в тот день крепко выпила. Но все равно было здорово. Особенно пирожки.

За прошедшие годы об отце и его матери у Динары не было никаких сведений, пока не позвонила тетушка.

Дело было в начале лета. Динара подумала – и купила билет в Оренбург.

Жарко.

Убого.

Дороги в страшных выбоинах.

Круглосуточных продуктовых не найти.

Она никогда не любила свой город. Но прежде его уродство не так бросалось ей в глаза.

Могила матери была запущена. Памятник стоял ровно, но вокруг пробивалась поросль рябины, а ограда вовсе исчезла. Динара не стала тратить времени, чтобы привести участок в порядок. Мертвым все равно. Их здесь нет. Она постояла, прислушиваясь к себе и пытаясь уловить какие-то чувства. Но не было ни тоски, ни вины, ни горя. Только в голове звучала песня певицы Адель.

– Чего приехала? – враждебно спросила тетка, увидев ее на пороге.

Однако усадила племянницу за стол, и за чаем рассказала, что отец Динары пять лет назад переоформил квартиру матери на себя и пропил.

– Сам он сначала при каких-то жалостливых бабах ютился. Потом его выгнали все. Говорят, ночует на теплотрассе.

– А бабушка?

– Спятила, – спокойно ответила женщина. – Она всегда дурная была. Пила много. А ты в отца пошла, его русская кровь в тебе пересилила нашу.

– Что несешь-то? – миролюбиво спросила Динара. – Чего она пересилила?

– А вспомни, как ты заставила мать квартиру на тебя переоформить. На пороге смерти! Она мне все рассказала! Так плакала, бедная, так плакала…

Тетка вытерла слезы.

– Если ты ее так жалела, что ж в больнице появилась два раза? – полюбопытствовала Динара.

– Не могла видеть, как она умирает, – заплакала женщина. – Может, из-за тебя она и ушла до срока.

Динара молча пила чай, дожидаясь, пока утихнут всхлипы.

– Зачем ты мне в Москву позвонила?

– Я твою старуху в больницу устроила. Они ее подержали, потом выпустили. Куда ей идти? Она по подъездам скитается. Люди нас осуждать начали. Старую женщину, говорят, приютить не могут.

Динара слушала.

– А я ее взяла! – разгорячившись, продолжала тетка. – Так она мне в первую же ночь всю кровать обоссала! Простыни, матрас – ну все! Вонища такая, что я потом два дня есть не могла. Отвезла ее снова в больницу, денег им там сунула, чтоб взяли, а у меня, между прочим, Ринат два месяца зарплату не получал! А она мне кто? Да никто! Двоюродной сестры мужа мать – это ж додуматься ей надо было ко мне прийти! Хоть и пропила мозги, а понимает: вы, русские, своих стариков бросаете. Ничего от вас не дождешься, кроме зла.

Динара вышла на улицу, завернула за угол. На скамейке возле соседнего подъезда сидела толстая старуха в спортивном костюме.

Она разглядывала ее, пытаясь найти знакомые черты. Но в воспоминаниях ярче сохранилась морда лисы на воротнике, чем бабушкино лицо.

– Вера Андреевна, пойдемте-ка со мной, – сказала Динара. – Документы только ваши заберем.

Тетка смотрела с балкона, как они уходят. «Пожалела, значит».

Никакой жалости в Динаре не было. Но это была ее бабушка, и Динара знала, что обязана забрать ее к себе. Сомнений в этом у нее не возникало ни на секунду, и едва убедившись, что теткин рассказ правдив, девушка уже понимала, что будет делать дальше.

Она была довольно черствым человеком. С очень развитым чувством долга.

В Москве быстро выяснилось, что тетушка не сгустила краски, а акварельно размыла до слабой тени беспощадного факта. Старуха была в глубокой деменции. Она не доходила до туалета, и первую неделю Динара еле успевала менять памперсы и стирать белье.

Затем она нашла сиделку, и стало легче.

С этой чужой больной женщиной, которую Динара видела пару раз в жизни, она прожила два года. Деньги от продажи квартиры ушли на сиделку. По вечерам Динара подрабатывала, ночью готовилась к занятиям, а утром бежала в институт. Она плохо спала – оказалось, что Вера Андреевна разговаривает по ночам. Другой человек на ее месте однажды взял бы подушку и приложил к отекшему бабкиному лицу. Динаре даже в голову не приходило, что от старухи можно избавиться.

Однажды в квартире снова раздался звонок, и тетка сообщила, что отец Динары скончался, похороны через два дня.

– Пофиг, – сказала Динара и повесила трубку.

– Дрянь бездушная, – сказала тетка и пошла варить пельмени.