Закрой дверь за совой - Елена Михалкова

– Держи, малыш! – на этот раз Чарли за работу достался маленький кусочек котлеты.

Надо признать, Ирма заботилась о своем пленнике. Готовила супы на овощном бульоне, котлеты жарила не на сковороде, а запекала в духовке… «Когда выйду отсюда, съем хороший ростбиф, – думал Гройс, жуя паровую морковь. – Под холодную водочку, да под огурчик, да с бородинским-то хлебцем… Эх!»

Он еще раз бросил мячик и поймал, когда тот отскочил от стены.

Игрушку ему приволок Чарли. Выложил утром на край постели и уставился на старика, неуверенно виляя хвостом. Гройс схватил маленький резиновый шарик и запульнул в стену. Взвизгнув от радости, Чарли бросился вслед. Стало ясно, что Ирма не балует питомца совместными играми. Он и прежде догадывался, что собаке с ней довольно тоскливо.

Интересно, есть ли существо, которому весело в ее компании? Был ли у нее муж? Есть ли дети? Он поймал себя на том, что думает о ней как о живом человеке, и обругал самого себя. Дебил ты, Миша. Нет такой женщины, Ирмы Одинцовой или какую там красивую фамилию она себе выдумала. Есть механизм – сложный замок, запирающий дверь, отделяющую темницу от свободы. Его нужно взломать. «Знаем мы эти психологические штучки: сначала задумываешься, не били ли ее родители в детстве и не издевался ли муж, а затем помогаешь поймать следующего несчастного, который будет тешить ее байками».

– Давай-ка, псина, сначала позанимаемся, а потом будем развлекаться. – Гройс спрятал мячик под подушку, а сам достал припрятанную с обеда половинку котлеты и отщипнул от нее небольшой кусочек. – Лежать!

В занятиях прошел час. Потом и Гройс устал, и собаке надоело. Ирма все не возвращалась, и старик решил отвлечься на ее книгу.

«Смерть дракона».

Посмотрим-посмотрим, что за писатель Елена Одинцова.

Спустя пятнадцать минут Гройс раздраженно захлопнул детектив и откинулся на подушки. Книга была дрянная. Цветистый жеманный стиль, надуманный сюжет, да еще и главная героиня – безукоризненная стильная леди сорока пяти лет, сохранившая молодость и красоту двадцатилетней девушки. Зато стало ясно, где у Ирмы уязвимое место.

«Мне это вряд ли поможет».

После неудачи с брошью Гройс не отступился от своей идеи. Но в окружающем его пространстве отмычки для наручников не было. Предстояло ее достать, а принести ее могла только Ирма.

Старик обдумывал, как спровоцировать ее на то, чтобы она взяла с собой булавку. Как назло, в голову лезла ерунда. «Сказать, что булавка помогает от сглаза и возвращает молодость. Ну она ее и приколет к резинке трусов, и как я буду ее оттуда выуживать?»

Из новых предметов обстановки в комнате накануне вечером появился фикус. Ирма, кряхтя от натуги, втащила тяжелую кадку.

– В гостиной мало света, – объяснила она Гройсу, вопросительно вскинувшему брови. – Здесь самое то.

Гройс одобрительно кивнул. Фикусы он терпеть не мог, их глянцевитые мертвенные листья навевали на него тоску и мысли о стоматологических клиниках. Но из ее оговорки он догадался, что домик маленький, всего две комнаты. Гостиная и спальня, переоборудованная в тюрьму. Он пока не знал, как может пригодиться ему эта информация, но в его условиях любые новые сведения были подарком.

Этот подарок был уже второй. Днем, чуть раньше, Гройс услышал какой-то новый звук. Прислушался и понял, что это стук топора. В это время Ирма как раз принесла обед, и заметив, что он вздрогнул, невозмутимо пояснила:

– Таджик, у соседа живет. Ремонтирует по мелочи и сторожит дом. Не надейтесь на него, Михаил Степанович. Он тихий, безмозглый, русского языка почти не знает. Даже если вы с утра до вечера будете кричать, он сюда не сунется.

«Это если я буду кричать, – мысленно возразил Гройс. – А если не буду, а попробую привлечь его чем-нибудь другим?»

Некоторое время он развлекался тем, что придумывал наживку для крючка. Допустим, пожар. Или громкая музыка. А если голая Ирма будет танцевать на крыше?

А лучше все вместе, подумал он. Пламя рвется из окон, с хрустом вылетают стекла, трещат балки под оглушительный «Полет валькирий», а возле печной трубы извивается писательница Одинцова и размахивает лифчиком.

– Приятно видеть, что вы в хорошем расположении духа, – заметила Ирма, глядя, как он смеется. – Вспомнили для меня еще одну историю?

Гройс засмеялся еще громче. Она метнула на него подозрительный взгляд и забрала поднос.

– За кого еще вы себя выдавали?

– Проще сказать, за кого я себя не выдавал.

– И женщиной были?

Старик покачал головой:

– Пару раз, но мне не понравилось.

– Отчего же? – Ирма кокетливо приподняла бровь.

– Я люблю, когда работа сделана хорошо. А изобразить женщину трудно. Другая пластика. Голос трудно изменить. Проще всего играть старуху.

– Почему?

– К старости границы пола стираются. Женщины становятся похожи на мужчин, мужчины на женщин. Вы не обращали внимания, что по лицам многих пожилых людей трудно определить пол? Вы смотрите на одежду, на фигуру. А это нетрудно подделать.

– Женщине, чтобы не быть похожей на мужика, достаточно сохранять элегантность. – Ирма закинула ногу на ногу. – Это нетрудно и в старости. Но большинство себя запускает. Мне их жаль, искренне жаль. Что такое женщина без женственности? Опустившееся существо. Или эти, знаете… – она поморщилась, – эти ужасные лесбиянки. Раньше было лучше. Мы носили платья, завивали кудри, цокали каблуками… А сейчас? Посмотрите на молодежь! Девки все в каких-то растянутых спортивных штанах, в кедах, все как одна, даже с платьями! Я бы, честное слово, приказала отлавливать на улице всех этих модниц, принудительно стаскивать с них это убожество и показательно сжигать на площади. – Ирма даже раскраснелась. – А старичье? Вот идет бабка, и тоже в каких-то калошах! Я понимаю, ноги распухли, ходить тяжело… Но не у каждой же первой! А ковыляют в них все, поголовно. Отобрать! Отобрать – и сжечь!

– Прямо-таки сжечь? – сквозь зубы спросил Гройс.

– Думаете, чересчур радикально? Нет, Михаил Степанович, я буду стоять на своем: элегантность – это ключ к достоинству. Не только отдельного человека, но и социума! Нам не хватает благородства. Вспомните общество пятидесятых, шестидесятых… А в довоенные годы сколько было красавиц! Вот с кого надо брать пример! Без элегантности женщина убога, сколько бы ей ни было лет. Это оскорбление для тех, у кого есть чувство прекрасного. Иногда мне хочется кричать: уберите их с улиц! Заставьте помыться! Они же провоняли все трамваи, все автобусы. В парк нельзя зайти, чтобы перед тобой не тащился какой-нибудь старый прокуренный пердун, от которого за двадцать шагов несет немытым телом. А магазины? Я жалею, что в общественных местах нет фейс-контроля! Или как его назвать? Обонятельного контроля, вот! Пахнешь? Иди в душ! Ходишь летом в калошах? Переобуйся, а потом являйся в приличное общество. Вот что плохо, Михаил Степанович – что этих людей никто не осуждает. Я бы ввела в уголовный кодекс статью о преступлениях против прекрасного, ей-богу!