Завещание Джона Локка, приверженца мира, философа и англичанина - Анатолий Яковлев

В начале 1687 г. Локк переехал в Роттердам, в дом Бенджамина Ферли, английского коммерсанта и квакера из Колчестера, давно жившего в Голландии, занимался лечением сына Ферли и перепиской с друзьями, в частности с Уильямом Чарлтоном по поводу его головной боли и головокружений, просил передать некие семена смотрителю Оксфордского ботанического сада Якобу Боберту-младшему, отвечал Дэвиду Томасу на вопросы, касающиеся его алхимических опытов, а также участвовал в семинаре не вполне медицинского характера, «попивая эль и обсуждая политику, философию и медицину» [161] . Об этом семинаре, его целях и участниках более подробно будет рассказано во второй главе.

В конечном счете все преследования прекратились, Локка вычеркнули из черного списка, и он смог возобновить свои поездки по голландским городам – отправился в Гаагу, Лейден, Гарлем и Делфт. В Делфте встретился с Антони ван Левенгуком (членом Лондонского королевского общества с 1680 г.), который продемонстрировал ему результаты своих исследований и возможности новейших микроскопов.

В январе 1688 г., когда в «Bibliotheque Universelle» появилось сокращенное изложение «Опыта», Локк переслал копии Пемброку, Бойлю, Томасу, протеже Сиденхема д-ру Чарлзу Гудоллу, д-ру Хаттону (в будущем главному врачу Вильгельма III и члену Лондонского королевского общества с 1697 г.) и Сиденхему. В том же 1688 г. в Голландию приехал Дэвид Томас, с которым Локк посетил медицинские школы в Лейдене, Утрехте и Амстердаме. В ноябре 1688 г., когда сын Лимборха заболел оспой, Локк направил своему другу рекомендации по лечению этого заболевания методом Сиденхема, и, к счастью, смертельного исхода удалось избежать.

Во время «славной революции» Локк благоразумно дождался ее политического исхода и перебрался на родину после того, как было принято решение о возложении английской короны на Вильгельма и Марию. Гудолл предложил устроить его по приезде в помещениях Королевской коллегии врачей. Багаж Локка, вернувшегося на одном корабле с леди Мордонт, состоял из шестнадцати сундуков, в тринадцати из которых были книги, и переносной плавильной печи. Дьюхерст заключает свое повествование о пребывании Локка в Голландии лаконичной фразой: «За эти пять лет ссылки он значительно расширил свои медицинские познания» [162] .

* * *

Даже краткое изложение биографий Шефтсбери и Локка вплоть до 1683 г. показывает гигантскую дистанцию, которая существовала между ними. Это были люди из разных миров. Прислушаемся к оценке знаменитого канадского врача и основателя современного медицинского образования Уильяма Ослера (получившего титул «канадского Гиппократа»): «Ни один представитель нашей профессии, ни в одну эпоху и ни в одной стране не внес такого большого вклада в философию и практическую политику, как д-р Локк» [163] . Пусть это отчасти шутка, и все же чуть более ста лет назад Локк воспринимался медицинским цехом прежде всего как коллега.

Судьба его сложилась так, что стремление остаться в университетской среде не принесло желаемых результатов: несмотря на получение искомой степени, Локк вынужден был отойти от научных занятий. Сколько при этом потеряли медицина и естествознание, никто не знает, но, по-видимому, немало, если судить по блестящему началу его академической карьеры. Конечно, и Шефтсбери был причастен, пусть и косвенно, к миру науки, будучи членом Совета Лондонского королевского общества и председателем Совета по торговле и плантациям – институции, активно использовавшейся научным и медицинским сообществом для своих собственных целей. Характер их связи определялся тем, что и Шефтсбери, и Локк были вовлечены в один и тот же проект «великого восстановления». Подобно тому как политик Шефтсбери был частью проекта реформы образования, науки, медицины, торговли, промышленности и других областей жизни, врач и ятрохимик Локк был невольной частью политического проекта Шефтсбери. Но это не означает, что Шефтсбери был ученым, а Локк политиком. Каждый из них выполнял свою собственную роль в «общем деле». Более того, как гартлибианец Локк должен был придерживаться особой политической линии – «невмешательства» и в этом смысле занимать аполитичную позицию. Именно об этом он и писал Пемброку в известном письме. Надо думать, Пемброк его прекрасно понял.

По своему призванию Локк был врачом и на протяжении всей жизни не прекращал занятия практической медициной, собирал рецепты, консультировал пациентов, не только приходя к постели больного, но и через обширную переписку. В последние 14 лет после возвращения в Англию в феврале 1689 г. его медицинская практика постепенно сошла на нет, хотя репутация продолжала расти. Все его друзья (а их было очень много) просили совета, и на все их просьбы он так или иначе отвечал в своих письмах, хотя и считал, что врач должен находиться в непосредственном контакте с больным, чтобы оценить соответствие (или несоответствие) его недуга аналогичным случаям и найти подходящее лечение. В его подходе многие видели проявление скептицизма и агностицизма, однако и то и другое – концепции созерцательные, а Локк был врачом и не считал правильным ни воздержание от суждения, ни воздержание от помощи больному. Его рекомендации сводились к тому, чтобы соблюдать осторожность при диагностировании и не экспериментировать с лекарствами, которые могли навредить пациенту или даже стать причиной его смерти.

Разумеется, он был врачом для всей многочисленной семьи Машемов, вместе с которыми жил после возвращения в Англию (в том числе для матери леди Машем), и даже для жителей располагавшейся рядом с поместьем деревни, а также детей и жен своих многочисленных знакомых, не говоря уже о покровителях – Мордонте, Пемброке, Сомерсе. В какой-то момент, в январе 1698 г., пациентом Локка стал даже Вильгельм III, который вызвал его для медицинской консультации (возможно, в ходе их встречи ему был предложен некий важный пост, скорее всего пост госсекретаря, от которого Локк, сославшись на плохое самочувствие, отказался). Локк продолжал интенсивную переписку со своими зарубежными друзьями, прежде всего Тойнардом во Франции и Вином и Генелоном в Голландии, обмениваясь новейшей медицинской информацией.

Несмотря на высокие оценки Локка как врача, кажется очевидным, что он мог достичь большего в этой области и оставить заметный след в истории медицины, сопоставимый, например, с вкладом Ричарда Лоуэра. С этой точки зрения граф Шефтсбери и его окружение невольно сыграли роковую роль в судьбе Локка. С другой стороны, потеряв врача, история приобрела политического мыслителя, и это не могло произойти помимо Шефтсбери, хотя бы потому, что вовлеченность в политику позволила Локку накопить «полезный» политический опыт. После ноября 1684 г., исключенный из колледжа Крайст-Чёрч «за виггизм» тем же способом, каким он в свое время был там оставлен (т. е. высочайшим королевским указом, подписанным на этот раз госсекретарем Сандерлендом), Локк был вынужден приложить все силы, чтобы выжить, а затем и подтвердить ту высокую репутацию мыслителя, которую он заслужил в период совместной работы с Робертом Бойлем и Томасом Сиденхемом.

Главным научным результатом Питера Ласлета, изложенным в обширном предисловии к его изданию «Двух трактатов о правлении», стала гипотеза, что это произведение написано, в его основном содержании, не в канун и не во время «славной революции» 1688–1689 гг., но в 1679–1680 гг., а дополнения сделаны в период, непосредственно предшествовавший возвращению Локка в Англию в феврале 1689 г. При этом второй трактат, считает Ласлет, был написан раньше, чем первый, поскольку «логически ему предшествует»: критика Роберта Филмера, развернутая в первом трактате, не могла появиться без предварительно выработанной Локком собственной позиции по многим обсуждаемым в первом трактате вопросам.