Теофил Норт - Торнтон Уайлдер

— Дедушка, она строго приказала, чтобы никто не открывал ее письменного стола. Можно я напишу чек?

— Это моя чековая книжка. Я открою ее стол.

— Я поищу, дедушка.

Пока мы ждали, я занимал его, продолжая живописать невзгоды водителей грузовиков. Наконец раздался стук в дверь, и вошел Виллис, величественно неся бронзовый поднос с чековой книжкой и двумя моими конвертами — распечатанными. Доктор Босворт попросил меня назвать сумму, причитавшуюся мне за прошлые и будущие услуги. Он вспомнил мое полное имя и выписал чек. Я расписался на счетах.

Появилась миссис Босворт:

— Папа, ты поручил мне вести все расчеты в этом доме.

— Так веди их! Рассчитывайся!

— Я полагала, что ежемесячные платежи устроят мистера Норта.

— Вот твоя чековая книжка для домашних расходов. Я заплатил мистеру Норту за наши занятия и за отдельные услуги, которые он мне оказывает. А мою чековую книжку будь любезна вернуть, я буду пользоваться ею сам… Мистер Норт, вы не будете возражать, если мы вернемся к нашему прежнему вечернему расписанию?

— Нет, доктор Босворт.

— Папа, доктор Макферсон убежден, что поздние занятия тебе вредны.

— Мои пожелания доктору Макферсону… Позвольте проводить вас до двери, мистер Норт. Я слишком взволнован, чтобы продолжать сегодня наши занятия. Значит, я жду вас во вторник вечером?

В холле мы прошли мимо миссис Босворт. Она ничего не сказала, но наши взгляды встретились. Я слегка поклонился. На Востоке верят, что ненависть убивает сама по себе; а я вырос в Китае.

У двери ее отец возбужденно прошептал:

— Неужели я снова буду жить?

На другое утро, в «X», с помощью знакомых по коридору я облачился в грязный свитер, грязные штаны и потрепанную шляпу. Я был шофером грузовика. На стоянке грузовиков в Провиденсе я купил таблетки от сонливости и под этим предлогом осведомился, где тут ближайшая аптека, куда ходят «наши» — шофера. Она была на той стороне улицы: «О'Халлоран». Я купил еще таблеток от сонливости и доверительно сообщил Джо О'Халлорану о некоторых неудобствах, испытываемых мною за рулем.

— Сейчас я тебе кое-что покажу. Изобрели его для грудных детей. Потом сделали побольше — для больниц и сумасшедших домов, понятно? В сумасшедших домах беда с недержанием.

Я купил среднего размера.

— Мистер О'Халлоран, у меня побаливают запястья и предплечья. Есть у вас легкое — только легкое — болеутоляющее? Понимаете, сильного не надо. Проезжаешь по четыреста миль в день.

Он поставил на прилавок пузырек с алыми пилюлями.

— По сколько мне принимать?

— При такой езде, как у вас, не больше чем в час по штуке.

Сильно ли я рисковал? Я тщательно это взвесил. Медицина не принадлежала к числу моих юношеских увлечений, но среди моих интересов занимала не последнее место. Я не сомневался, что доктор Босворт много лет был жертвой продуманного заговора, который основывался на определенном чувстве неуверенности, распространенном среди дипломатов, полицейских на ночной караульной службе и артистов. В казармах мне доводилось слышать уморительные рассказы бывших шоферов о «форменных мучениях», которые они испытывали, привозя дам за покупками в центр города, где нет стоянки. Когда мы с доктором Босвортом погружались в XVIII век, я видел, что он столь же здоров телесно, сколь счастлив в мире идей и полон самоуважения. Жалким он становился лишь тогда, когда им овладевал этот навязчивый страх. И если я шел сейчас на риск, то риск был для меня, а не для него. А я был расположен рискнуть — и насладиться риском.

В Ньюпорт я вернулся в четыре часа дня. Я проглотил две красные пилюли, очень горькие, но слабые по действию — может быть, чуть-чуть онемела шея. Я позвонил моему нанимателю.

— Да, мистер Норт? Да, мистер Норт?

— У меня для вас новости. Можно сообщить их по этому проводу?

— Минутку. Дайте подумать… Скажите мне ваш номер. Я перезвоню из дома садовника.

Перезвонил.

— Да, мистер Норт?

— Доктор Босворт, через четверть часа к вам придет с телеграфа посыльный со свертком, который должен быть вручен лично вам под расписку. Надо, чтобы его не перехватили. Я думаю, вы воспользуетесь содержимым. Вы мне говорили, что в пять часов гуляете по саду. Когда пойдете гулять, примите одну красную пилюлю. Их каждый день принимают в пути тысячи людей. Минут через десять вы можете почувствовать легкий зуд, но он пройдет. Не обращайте внимания. Второй предмет — просто для страховки. Через неделю-другую вы его выбросите.

Голос его дрожал:

— Я не знаю, что сказать… Я буду у входа… Я доложу вам во вторник вечером.

Во вторник вечером, когда я вошел в кабинет, он взволнованно бросился ко мне, потом закрыл обе двери.

— В первый день — полчаса! Сегодня утром — полчаса! Днем — сорок пять минут!

— Хорошо, — спокойно сказал я.

— Хорошо? ХОРОШО? — Он вытер глаза. — Мистер Норт, вы можете поехать со мной в «Уайтхолл» в следующее воскресенье, утром или днем?

— К сожалению, по воскресеньям я утром занимаюсь с полковником Ванвинклем. Вы окажете мне большую честь, если позволите поехать с вами в воскресенье днем.

— Да, а в это воскресенье я возьму с собой внучку.

В дверь постучали.

— Войдите!

Вошла миссис Босворт.

— Извини, что помешала, папа. Нам надо решить с обедом на следующий вторник. Тейеров вызвали в Нью-Йорк. Кого бы ты хотел вместо них? — Ее отец что-то взволнованно пробормотал. — Извини, папа, но мне надо знать, предпочитаешь ты Юингов или Торпов.

— Сара, сколько раз я должен говорить, чтобы мне не мешали во время работы?

Она пристально на него посмотрела:

— Папа, последнее время ты ведешь себя странно. По-моему, эти чтения и эти прогулки тебя слишком возбуждают. Не пора ли тебе попрощаться с мистером Нортом и…?

— Сара, у тебя своя машина с шофером. Я не хочу причинять тебе неудобства. Прошу тебя завтра нанять для меня машину с шофером. Завтра после дневного отдыха, в половине пятого, я поеду прокатиться.

— Ты собираешься…?!

— То, что ты называешь «странным поведением», — просто хорошее самочувствие.

— Прокатиться! Не спросив разрешения у доктора Макферсона! У твоего врача, который лечит тебя тридцать лет!

— Доктор Макферсон — твой врач. Я во враче не нуждаюсь. Если он мне понадобится, я позову этого молодого, как бишь его… Мне о нем говорил Форбо… А теперь я хочу продолжать занятия.

— Но дети!..

— Эдвард? Мэри? А они тут при чем?

— Мы очень за тебя беспокоимся. Мы тебя любим!