Цивилизация в переходное время - Карл Густав Юнг
Шрифт:
Интервал:
163 Все метафизические опоры средневекового человека исчезли, мы заменили их на идеал материальной надежности, всеобщего благосостояния и гуманности. Тому, для кого этот идеал остается непоколебимым, присущ чрезмерный оптимизм. Увы, такая надежность обращается в ничто, ибо современный человек начинает видеть, что каждый шаг по пути прогресса сулит нарастание катастрофических возможностей. При подобных перспективах меркнут и отступают все былые ожидания и фантазии. Как иначе расценить, скажем, тот факт, что сегодня в крупных городах проводятся учения на случай газовых атак, и даже устраиваются их инсценировки? Это означает только одно – согласно принципу «Хочешь мира, готовься к войне», такие атаки действительно планируются. Надо лишь накопить соответствующий материал, который бестрепетно разбудит в человеке дьявольское начало, а дальше все пойдет само собой. Оружие начинает стрелять само, когда его становится достаточно много.
164 Смутная догадка об этом страшном законе, который управляет всеми слепыми случайностями в мире и который Гераклит некогда обозначил как энантиодромию (противоток), наполняет основания современного сознания леденящим страхом и ослабляет веру в возможность противостоять этому монстру посредством социальных и политических мер. После устрашающей картины слепого мира, в котором созидание и уничтожение вечно уравновешивают друг друга, сознание снова обращается к субъективному человеку и, заглядывая на дно его души, открывает там зияющую тьму. Сего зрелища всякий хотел бы избежать, но наука снесла и это последнее прибежище фантазий, так что на месте спасительной пещеры оказалась зловонная выгребная яма.
165 Все же мы испытываем известное облегчение, открыв столько зла на дне нашей души. Здесь, по крайней мере, мы надеемся обнаружить причины всего зла, господствующего в человечестве как таковом. Хотя лицезрение этого зла в первую очередь потрясает и разочаровывает, однако оно порождает ощущение, что эти душевные факты, часть нашей психики, можно более или менее надежно подчинить, исправить или, по меньшей мере, успешно вытеснить. Если это удастся сделать – а мы вполне на это рассчитываем, – то хотя бы во внешнем мире будет искоренена толика зла. При всеобщем распространении знания о бессознательном все люди смогут увидеть, что, например, некий государственный муж руководствуется в своих действиях болезненными бессознательными мотивами, и газеты смогут обратиться к нему с призывом: «Будьте любезны посетить психоаналитика, ибо вы страдаете вытесненным комплексом отца».
166 Я намеренно привел этот гротескный пример, чтобы показать, к каким абсурдным следствиям ведет иллюзия того, что явлением, принадлежащим психике, возможно управлять. Не вызывает сомнения, что бо́льшая часть зла проистекает из безбрежного человеческого бессознательного; не подлежит сомнению, что мы способны, опираясь на растущее познание, как-то справляться с глубинными истоками зла, в точности так, как благодаря науке умеем ныне справляться с внешними поражениями тела.
167 Поистине сверхъестественный рост интереса к психологии в последние два десятилетия неоспоримо указывает на то, что современное сознание несколько отступило от материальной очевидности и обратилось взамен к внутренней сущности человека. Экспрессионизм в искусстве пророчески предвосхитил этот поворот, так как искусство всегда интуитивно предугадывает грядущие изменения.
168 Психологический интерес нашего времени ждет от души чего-то такого, чего не может дать внешний мир; ждет того, что должно бы содержаться в наших религиях, но уже не содержится – или отсутствует для современного человека. Этому человеку религии представляются не тем, что идет изнутри, что исходит из души; скорее, они стали для него плодами или изобретениями внешнего мира. Никакой сверхъестественный дух больше не дарует внутренних откровений, и современный человек пытается воображать религии и убеждения в роли праздничных нарядов, которые примеряют лишь для того, чтобы в конечном счете выбросить, когда они износятся.
169 Темные, почти болезненные проявления глубинных свойств души каким-то образом возбуждают интерес, хотя плохо поддается объяснению тот факт, что нечто, чем пренебрегали до сих пор, вдруг стало притягательным. Всеобщность этого интереса неоспорима, даже при том, что он видится плохо совместимым с хорошим вкусом. Под интересом к психологии я подразумеваю не только сугубый интерес к психологии как к науке или не только, рассуждая в узком смысле, интерес к психоанализу Фрейда, но почти всеобщее увлечение такими новомодными поветриями, как спиритизм, астрология, теософия, парапсихология и т. д. С конца шестнадцатого – с начала семнадцатого столетий мир не видел ничего подобного. Сопоставить нынешнюю моду, пожалуй, возможно с расцветом гностики в первом и втором веках новой эры. По своей внутренней направленности сегодняшние духовные искания имеют наибольшее сходство именно с тем периодом. К слову, во Франции поныне существует гностическая церковь[79], а в Германии мне известны две гностические школы, которые объявляют себя наследниками древней традиции. По численности последователей самыми популярными движениями являются теософия и ее континентальная сестра – антропософия, индийская разновидность гностики. На этом фоне интерес к научной психологии представляется исчезающе малым. Гностика, впрочем, опирается на изучение глубинных душевных свойств и проникает морально в темные бездны, что доказывает, например, индийская кундалини-йога в ее европейской «обертке»[80]. То же касается и явлений парапсихологии, что может подтвердить любой знаток этого предмета.
170 Вкладываемая в указанный интерес страсть представляет собой, несомненно, душевную энергию, истекающую из отживших религиозных форм. Поэтому подобным устремлениям присущ истинно религиозный характер, пусть они всячески подчеркивают свою научность, как делает, например, Рудольф Штайнер, объявляя антропософию
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!