Дело «Трудовой Крестьянской партии» - Олег Борисович Мозохин

будет рассчитывать на более определенную крестьянофильскую политику, что должно было повести к оформлению крестьянской партии буржуазного характера. Эта точка зрения разделялась и Прокоповичем и Кусковой, которые были против какой-либо интервенции и вообще воздействия на страну извне.

Разговор происходил в присутствии Е.А. Репьевой, жившей с Прокоповичем. Кроме того, в одно из посещений Минина, там присутствовал бывший сотрудник Чехословацкого посольства в Москве – Анелик[182].

По предложению С.Н. Прокоповича Минин посетил экономический кабинет, которым тот руководил. Это учреждение следило за русской литературой и издавало специальный журнал коньюнктурно-обзорного характера. Е.П. Репьева – библиотекарь этого кабинета дала Минину полный комплект этого журнала за все его существование. В полпредстве в Берлине Минин получил разрешение на провоз этих книг вместе с иностранной литературой в СССР. Позже все привезенное он передал в Фундаментальную библиотеку ВСНХ. Три политические брошюры, которые были им куплены через некоторое время, передал Н.А. Меркулову.

После возвращения из-за заграницы разговаривал о своей поездке в Москве с Д.М. Шорыгиным, а в Воронеже – с Н.А. Меркуловым[183].

В свою очередь П.А. Садырин 13 августа 1930 г. признал себя виновным в том, что «в 1925 и 1926 г. при поездке за границу виделся с высланными из СССР: С.Н. Прокоповичем, Е.Д. Кусковой, А.И. Угримовым, А.А. Кизеветтером и со Стенцелями. Беседы, кроме личных вопросов, касались положения народного хозяйства в СССР. Заявляю, что о вышеизложенных своих внутренних настроениях я с указанными лицами не делился. Кстати сказать, 1925 и 1926 г. были годами, когда положение Советского Союза, по моим в то время настроениям, шло к подъему, который я и внутренне мог только одобрить»[184]. Характер его разговоров не был контрреволюционным, вместе с тем Садырин признал, что как член правительства СССР не имел права устраивать свидания с лицами, враждебными Союзу.

14 августа А.В. Чаянов показал, что до своей высылки за границу в 1922 г. Е.Д. Кускова была лично связана в той или иной мере почти со всеми членами ЦК «ТКП» и многими членами группы Громана. Помимо этого, якобы Н.Д. Кондратьев говорил, что у него были связи с пражской группой Сергея Маслова, а Юровский во время своей поездки в Париж виделся с Милюковым[185].

Чаянов рассказал, что сам он был за границей в последние годы несколько раз, в поездках ориентировался на завязывание связей с европейскими деятелями. Вместе с тем «поддерживал и старые связи с группой Е.Д. Кусковой, так в 1923 г. я во время своих поездок в Берлин виделся с Зельгеймом, Ленской, Стенцель, Кусковой, Прокоповичем и Бретвигом, в 1927 г. виделся в Берлине с Ленской и Стенцель и в Париже с Осоргиным и Макеевым. В 1928 г., читая лекции в Дерптском университете, я был в порядке академического визита у Курчинского, профессора университета. Кроме меня за границей последние годы бывали Юровский (Франция), Литошенко (Америка и Европа), Садырин (Европа), Студенский (Америка и Европа), Макаров, Дояренко и Рыбников за границу не ездили»[186].

А.В. Чаянов на допросе 16 сентября показал, что весной 1928 г. воронежский профессор А.Н. Минин, отправляясь в заграничную командировку в Германию, Чехословакию и Данию, заезжал в Москву и имел с ним продолжительную беседу по поводу плана и содержания своей поездки.

Во время этой беседы Чаяновым были подробно изложены условия заграничных поездок, а так как А.Н. Минин ехал за границу впервые, был подробно разработан маршрут, описаны научные и кооперативные учреждения, которые необходимо было посетить, даны рекомендательные письма. У Чаянова не сохранилось впечатления, что беседа носила характер партийного инструктажа. Он допустил, что мог просить передать привет Е.Д. Кусковой, если Минин ее встретит в Праге[187].

В дополнение и развитие своих предыдущих показаний, А.В. Чаянов 16 сентября рассказал о своих связях с иностранными учеными и общественными деятелями по трем направлениям: о связях с учеными, работающими в области сельскохозяйственной экономии; о встречах с иностранцами в Москве и встречах с иностранцами во время заграничных командировок.

Заграничные связи Института сельскохозяйственной экономии он рассматривал с двух точек зрения. «Во-первых, с точки зрения создания обширной системы международных связей, ставящих институт в курс мировой науки, в чем я не вижу ничего предосудительного и это являлось моей обязанностью как руководителя института и, во-вторых, использование этой системы связей в целях пропаганды неонароднического течения за границей и установления идеологического контакта с крупнейшими идеологическими работниками крестьянского движения за границей, что безусловно следует считать в условиях политической и классовой борьбы, происходящей в СССР, тяжким проступком»[188].

По поводу встреч с иностранцами в Москве Чаянов рассказал, что, имея в своем распоряжении большой аппарат международных научных связей института, он не имел стимулов искать эти связи в Москве, считал политически опасными какие-либо отношения с иностранцами. Исключение делалось для проф. Аухагена и Коффода, с которыми был связан по работе. Кроме этих двух лиц встречи Чаянова сводились исключительно к приему по просьбе ВОКСа или заграничных научных учреждений ученых, приезжающих в СССР.

В отношении контактов с иностранцами за границей Чаянов рассказал, что во время поездки зимою 1927/28 г. встречался с профессорами и общественными деятелями Западной Европы, с Оже-Лярибом, Лескюром, Тапирином и Шломером. Эти беседы не носили политического характера, их содержание сводилось к выяснению взглядов на роль крестьянского хозяйства в современной экономике, на возможные формы его будущего развития и перехода на высшую степень социально-экономического развития.

В заключение Чаянов приходит к странным противоречивым выводам. Он считает, что созданная им обширная система научных связей института является тяжким проступком в условиях той ожесточенной классовой борьбы, которая происходит в СССР. Эта система связей могла дать «ТКП», при необходимости, поддержку общественных сельскохозяйственных кругов Европы и Америки. Единственное, что могло искупить его вину, это то, что значительная часть этой системы связей могла быть использована для строительства социалистического земледелия и пропаганды его за границей, что им отчасти уже было осуществлено в 1929–1930 гг.[189]

Н.П. Макаров в свою очередь рассказал, что вопрос о связи с иностранцами специально на заседаниях ЦК «ТКП» не обсуждался и осуществлялся каждым из членов ЦК в порядке его личной инициативы. Отсутствовала взаимная информированность членов ЦК по этому вопросу. Документальный материал в таких беседах иностранцам не передавался, но анализ и оценка излагаемых фактов нередко высказывалась достаточно откровенно. В этих беседах не передавалось, что существует некая «ТКП», но в то же время ссылка на настроения, мнения людей отражалась[190].

Когда А.А. Кофод устроил обед в честь профессора Аугагена, приехавшего из Германии, то пригласил на него большинство членов ЦК «ТКП»: Н.Д. Кондратьева, А.А. Рыбникова,