Пропавшие девушки - Джессика Кьярелла

тебе удалось убедить начальника тюрьмы согласиться на это? — спрашиваю я, допивая кофе с горелым и горьким привкусом из картонного стаканчика. — Моя коллега сказала, что подкастерам почти невозможно получить разрешение на запись интервью в тюрьме.

— Тед попросил кое-кого об услуге, — отвечает Ава. — Он занимается крупной застройкой в Нортсайде. Олдермен связался с тюремным начальством.

— Повезло, что у него есть такие связи.

— Это сейчас ему везет, — поправляет Ава. — Семь лет назад, когда Колину только вынесли приговор, у нас было так мало денег, что мы едва смогли нанять адвоката.

— Правда? — в недоумении спрашиваю я.

— Я училась на медфаке и была по уши в долгах, — говорит Ава. — Тед только-только получил лицензию. А родители Теда не собирались оплачивать счета брата его девушки за судебный процесс по делу об убийстве.

Горькая нотка в ее голосе выдает обиду, которая, вероятно, стеной стоит между Авой и родителями ее мужа. Возможно, даже между ею и Тедом. Еще один оголенный провод…

— Никогда не знаю, что ждет меня во время этих визитов, — говорит она, слегка приглушая радио.

Играют летние хиты девяностых. Музыка больше подходит для дорожного приключения миллениалов, нежели для поездки в тюрьму. Но, наверное, чем чаще преодолеваешь этот путь, тем меньше он напоминает серьезное, важное событие и превращается в обычную долгую поездку на машине.

— Мне кажется, тюрьма в некотором роде умерщвляет его эмоции, — говорит Ава. — Чем дольше он там, тем сложнее ему представить, что он когда-нибудь выйдет на свободу. Сразу после вынесения приговора я была уверена, что вытащу его оттуда через год. Видимо, я и его в этом убедила. Но годы идут, а он все еще в тюрьме, и от этого злится все больше. Чаще лезет в драки, подвергает себя опасности. Судя по всему, поддерживая в нем надежду, я сделала только хуже.

— Надежда — это… — Пытаюсь подобрать верное слово, чтобы описать чувство, которое я воспринимаю как осколок стекла. На вид хрупкий, блестящий, но если сжать его слишком сильно, может и порезать. — Сложная штука.

— Кому-кому, а уж тебе это известно, — отвечает Ава. — Надежда может очень быстро обернуться против тебя.

Думаю, ей это тоже известно, — ясно по тому, как она произносит эти слова. Она понимает то, о чем многие не догадываются: чрезмерная надежда может тебя уничтожить.

За окном дома сменяются полями соевых бобов. День хмурый. Повсюду коровы. То и дело на лобовое стекло падают капли дождя, стираемые быстрым движением дворников. Все вокруг окрашено оттенками серого и размытого грязновато-зеленого. Вдалеке невидимое солнце рисует сквозь тучи молочно-желтые узоры.

— Я говорила с одним из копов в Роджерс-парке, — говорю я. — Он не сомневается, что поймали преступника.

— Ну да, они все были в этом убеждены с самого начала, — отвечает Ава. — Какие бы альтернативные версии или другие улики мы им ни предлагали, какие бы слабые места ни находили в их расследовании, они так и не переменили свое мнение. Они всегда были твердо уверены, что Колин виновен.

— Он помог мне достать материалы по делу, — говорю я.

— Ты взяла их с собой?

Киваю. Папка у меня в сумке вместе с микрофоном и портативным диктофоном, который купила мне Андреа.

— Детектив, кажется, думал, что ознакомление с ними меня убедит.

— И как, убедило? — спрашивает она.

— Не знаю, — отвечаю я. — У Сары нашли следы его ДНК. Под ногтем. И… — Не хочется произносить слово «сперма», поскольку речь идет о брате Авы.

— Он признает, что в тот день они занимались сексом, — отвечает Ава, похоже, угадав причину моих колебаний. — Этим объясняются многие улики, которые использовались против него на суде.

— И мы просто должны поверить ему на слово? — спрашиваю я, стараясь сдержать удивление.

Прочитав материалы по этому делу, я смогла вновь сосредоточиться на том, что действительно важно: на Саре. Моя задача — не освобождение Колина. Я здесь, чтобы узнать, что произошло с девушкой, узнать историю, которая выходит за рамки того, что можно и чего нельзя доказать в зале суда. Время от времени неплохо об этом вспоминать.

— Открой мою сумку, — говорит она, указывая на сумку бренда «Берберри» на заднем сиденье. — Там лежат бумаги, которые тебе стоит увидеть.

Потянувшись назад, хватаю сумку. Мягкая кожа тяжелее, чем я думала. Вытаскиваю пачку бумаг и просматриваю их. Это вариант материалов по делу Сары без цензуры. Сравниваю со своим экземпляром, из которого изъяты все личные данные.

— И что? — говорю я. — Они практически одинаковые.

— Да не совсем, — возражает Ава. — Посмотри на страницу, где перечислены улики.

Сравниваю две страницы. В папке Авы — ксерокопия с затененными краями и частицами пыли. Мой вариант похож на скан, вычищенный черно-белый pdf-файл. Однако данные там одинаковые.

А потом я присматриваюсь повнимательнее. В ксерокопии едва заметно какое-то примечание в графе «Улики, собранные в квартире жертвы», и выглядит оно так, словно его замазали.

— Что здесь написано? — спрашиваю я, прищурившись разглядывая нечеткую копию.

— Это третий образец волос, — отвечает Ава. — Его убрали из списка первоначальных улик до того, как он оказался в открытом доступе.

— Правда?

— Боялись, это покажет, что в квартире Сары во время убийства был кто-то еще, — говорит Ава. — В ванную Дилана можно пройти через гостиную, но Сара пользовалась главной ванной. Чтобы попасть туда, надо было пройти через спальню. Так что полиция решила, что это вызовет обоснованные сомнения на суде.

— Разве волос не мог принадлежать гостю или кому-то, кто жил там раньше?

Ава качает головой.

— У нее была такая сетчатая затычка для слива. В ней застрял волос. Так что это наверняка произошло недавно. А ее сосед сказал, что за последние несколько недель никто, кроме Колина, не приходил в гости.

— Значит, в ее квартире побывал кто-то, чье присутствие она скрыла от соседа.

— Принимал душ в ее квартире, — подчеркивает Ава.

— Думаешь, Сара встречалась с кем-то еще? Изменяла Колину? — спрашиваю я, но Ава оставляет мой вопрос без ответа.

— Как считаешь, почему полицейские так уверены, что поймали виновного? — спрашивает она. — Потому что они элементарно оставили без внимания вероятность того, что преступником мог быть кто-то еще. Это называется «сокрытие улик». Они устраняют все, что может поставить под сомнение результаты их расследования. Мы узнали об этом только после вынесения приговора. Кто-то из прокуратуры слил информацию нашим адвокатам. До сих пор не знаем кто.

Говоря о полиции, она использует множественное число. Но скрыть улики по делу Колина, конечно же, решило не все полицейское управление Чикаго в целом. Это наверняка был детектив Ричардс. Человек, несколько часов просидевший со мной в ночь исчезновения