Ночная бабочка - Розмари Роджерс

С одной стороны, Кайла сознавала, что хочет, чтобы он продолжал свои ласки, потому что теперь ей уже нечего было терять. В то же время она отдавала себе отчет, что это не улучшит ее положение. Не станет ли она всего лишь еще одной покоренной женщиной, ночной бабочкой, как он ее назвал? Своего рода хорошо оплачиваемой проституткой, которую можно назвать более красивым именем — куртизанка или fille de joie. Она будет иметь деньги, но лишится всего остального, что ей безмерно дорого, — гордости, доброго имени, заветной мечты. Стоит ли всем этим жертвовать? Ах, но каким образом она может его остановить?

Все произошло так быстро! И все пошло не так, начиная с того момента, как он увидел ее с Харгривсом.

Сейчас, словно забыв о том, что еще недавно проявлял грубость, он был с ней деликатен и терпелив. Его руки разливали сладостные ощущения по всему ее телу. И внезапно Кайла осознала, что хочет, чтобы он бесконечно ласкал ее вот так. В ней как бы вспыхнуло давно дремавшее пламя, да притом с такой силой, что способно было сжечь все, что окажется на пути. Кайла приглушенно застонала, и это был стон, выражающий одновременно и капитуляцию, и протест. Ее руки блуждали по телу Брета, касаясь спины, живота, затылка, то притягивая, то отталкивая его. Тогда Брет поднял ее руки над головой и прижал к подушке.

— Брет… — Ее голос показался странным даже ей самой — нечто среднее между стоном и хныканьем. — Мне нужно что-то сказать.

— Потом. — Он крепко поцеловал ее, затем поднял голову. Лицо его было в тени, только глаза поблескивали в темноте. Глядя ей в глаза, он стал демонстративно раскачивать ей груди, затем его рука опустилась вниз и принялась играть с волосами между ног. Кайла затрепетала. Брет тихонько засмеялся и ткнулся лицом ей в шею.

Беспрестанно целуя ее глаза, нос, рот, груди, он довел Кайлу до горячечного состояния, и она почувствовала нарастающий, пульсирующий жар между ног. Кайла извивалась под навалившимся на нее телом, стонала и вскрикивала, когда его рука легла ей между ног и стала гладить и теребить нежные влажные складки. Затем она почувствовала непривычную напряженность и подумала, что если это ноющее ощущение не пройдет, то она взорвется.

Что-то бормоча у Кайлы над ухом, Брет продолжал ласкать пухлые складки, и девушка вдруг почувствовала, что мир куда-то уплывает и что не существует больше ничего, кроме неведомого безумного желания. И внезапно наступила минута сладостного, жгучего освобождения, экстаза, подобного которому она никогда не испытывала.

Брет удерживал ее, пока она содрогалась, уткнувшись лицом ему в плечи и шею и вдыхая аромат пряно пахнущей кожи. Наконец она замерла, испытывая необыкновенную легкость и покой.

А через некоторое время Брет снова начал ее целовать, затем лег на нее. Все еще продолжая пребывать в состоянии неги и блаженства, Кайла не воспротивилась, когда тугая плоть оказалась между ее бедер и раздвинула их. Казалось, все это происходит с ней во сне.

Однако мало-помалу она стала приходить в себя. Брет мощным толчком вошел в нее, и Кайла вдруг ощутила резкую боль. Напрягшись, она собралась было его оттолкнуть, но он крепко держал ее руки над головой. Готовый вырваться вскрик застрял в горле девушки, она выгнулась дугой, что лишь помогло Брету проникнуть в нее еще глубже.

Кайла сделала попытку сдвинуть бедра, но было уже слишком поздно. Она лишь плотнее сжала его плоть внутри себя. Брет поднял голову, и в полумраке Кайла увидела, что он изучающе смотрит на нее. Она закрыла глаза, внезапно почувствовав досаду. Ощущение блаженства пропало, и сейчас Кайла в полной мере осознала суровую реальность — его плоть проникла в нее, и уже ничего нельзя изменить.

— Девственница, — низким густым голосом удивленно произнес Брет. — Боже мой, я никак не мог этого предположить.

«Ну конечно, разве он мог поверить в невинность дочери Фаустины», — с горечью подумала Кайла. К тому же она сама помогла ему составить невыгодное мнение о себе, хотя у нее была единственная цель — восстановить доброе имя матери. Какой дурочкой она была!

Кайла открыла глаза и встретила удивленный взгляд.

— Я пыталась сказать об этом, но вы не стали слушать.

Не спуская с нее потемневших глаз, Брет сказал:

— Возможно, что пыталась. Надо было все же сказать, и я был бы поделикатнее с тобой.

Впрочем, это открытие не вызвало у него большого беспокойства. Кайла это очень быстро поняла. Пробормотав несколько утешительных слов, Брет снова возобновил движение. Правда, теперь его толчки были медленнее и мягче, но они по-прежнему были очень ритмичными, и вскоре боль куда-то отошла, а на смену ей снова пришло неукротимое желание. На сей раз ощущения были несколько иными, но от этого не стали менее сильными.

Брет бормотал какие-то неразборчивые ласковые слова — обрывки французских и английских фраз, горячо дыша Кайле в ухо и щеку. Его силуэт на фоне слабо освещенного синего полога над кроватью был совсем темным. Кайла рассеянно подумала: «Неужели так происходит всегда — возникает настоятельная потребность достичь какого-то заоблачного пика? Интересно, Брет испытывает то же самое? Такие же сильные и сладостные ощущения, такое же неодолимое желание, как я, — почувствовать его плоть глубоко в своем лоне и забыть обо всем на свете?»

Кайла извивалась под мускулистым телом, трогала ладонями спину Брета, чувствуя, как то напрягаются, то расслабляются упругие мышцы. Кончики ее пальцев нащупали следы старых шрамов. Брет стал двигаться быстрее, дыхание сделалось неглубоким и прерывистым. Кайла инстинктивно выгибалась навстречу каждому его толчку, помогая достичь финала, к которому оба стремились.

Брет не любил ее, она знала об этом, однако не переставал шептать нежные слова, вроде «любовь моя», «mon amour»[9], «mi amor»[10]; его толчки становились все мощнее и энергичнее, и вдруг Кайла содрогнулась от острого, пронзительно-сладостного ощущения, граничащего с болью. Она забилась в судорогах, и Брет вынужден был ладонями придержать ее бедра. Он совершил последний мощный толчок, который окончательно потряс ее, и издал хриплый продолжительный стон.

Оба довольно долго лежали без движения, затем Брет пошевелился и лег на бок, обняв Кайлу. Его дыхание постепенно успокаивалось. Кайла не шевелилась, все еще продолжая дрейфовать на грани двух реальностей.

«Как будто плывешь, — вяло подумала она, — двигаясь по реке Лете, и тебя омывают волны забвения, погружая в забытье, когда нет ничего — ни дня, ни ночи, ни боли, ни радости, а есть только сладостное нечто».

Утро пришло в Риджвуд, прокравшись сквозь бархатные шторы и осветив спальню мягким светом. Сквозь щель пробивались солнечные лучи и падали на пол и стены. Они не проникали под полог, но медленно передвигались по ковру темно-голубых и зеленых тонов.

Пробудившись, Кайла удивленно оглядела незнакомую обстановку, но тут же вспомнила то, что с ней произошло накануне, и похолодела. Нет, это был не ночной кошмар, как ей хотелось бы надеяться. Он был рядом. Брет лежал, отбросив одеяло, и она могла рассмотреть его обнаженное смуглое мускулистое тело. Бросив быстрый взгляд на его лицо, Кайла увидела на щеке следы ногтей — узкие полоски, подобно тем, что оставляют кошки, от виска до нижней челюсти. Господи! Да ей следовало оставить гораздо больше меток на нем! На ее теле отметины более глубокие. Губы ее опухли, она ощущала легкую боль между ног. Ею овладело отчаяние, и она закрыла глаза.