Танец судьбы - Люсинда Райли

Страх и радостные переживания, вызванные приездом в Лондон, взяли над Мэри верх, глаза закрывались. Нэнси продолжала что-то рассказывать, но Мэри засыпала, уже не слушая ее.

Первые несколько недель жизни в Кэдоган-Хаусе Мэри не уставала удивляться. Хозяйство велось на широкую ногу, даже когда мистера Лайла не было дома. Она не могла сдержаться и постоянно ахала, оказываясь в больших красивых комнатах с огромными окнами, закрытыми плотными шторами из жаккарда, мебелью с искусной резьбой, огромными каминами и изящными зеркалами.

Вся прислуга относились к Мэри вполне доброжелательно, если не считать постоянных шуток о ее ирландском происхождении. Нэнси, всю жизнь прожившая в Лондоне, оказалась отличным гидом по городу. Они с Мэри ездили на трамвае на площадь Пиккадилли и ели горячие каштаны, сидя на ступенях под статуей Эроса, и на улицу Пэлл-Мэлл, откуда разглядывали Букингемский дворец. Они пили чай с булочками в «Лайонс-Корнер-Хаус», где двое молоденьких солдат «положили на них глаз», как выразилась Нэнси. Она уже собиралась ответить им тем же, но Мэри высказалась категорически против.

Ей нравился новый захватывающий мир. В ярком свете и шуме толпы на улицах Лондона можно было забыть о том, что Британия участвовала в войне. Город почти не изменился; удивление вызывали только женщины, управляющие автобусами и трамваями и стоящие за прилавками магазинов.

Так продолжалось до того момента, пока в небе над городом не появились цеппелины.

Однажды ночью Мэри, как и весь город, проснулась от мощного взрыва. Позже стало известно, что бомба, сброшенная немцами на Ист-Энд, унесла жизни двухсот человек. Внезапно Лондон превратился в людской муравейник, небо закрыли заградительные аэростаты, на крышах высоких зданий темнели силуэты пулеметчиков, а в подвале каждого дома шли приготовления к очередным налетам.

В течение лета 1917 года — после приезда Мэри в Лондон прошел почти год — сирены воздушной тревоги звучали регулярно. Слуги обычно прятались в подвале и под доносящуюся сверху канонаду ели галеты и играли в карты. Миссис Каррадерз восседала на деревянном стуле, который принесли вниз с кухни, и, чтобы успокоить нервы, тайком попивала виски из плоской фляги. В самые страшные моменты, когда, казалось, цеппелин находится прямо у них над головами, Мэри видела страх на освещенных свечами лицах вокруг себя. Но даже тогда она почти не думала о себе. Она чувствовала себя... неуязвимой, словно ужас всего происходящего не мог коснуться ее.

Наконец весенним утром 1918 года Мэри пришло письмо от Шона. Хотя она сразу сообщила ему новый адрес, вестей от него не было. Она не знала, где он находится и жив ли вообще. Мэри чувствовала себя виноватой каждый раз, когда в выходной день они с Нэнси наряжались и отправлялись в город, желая весело провести время. Но больше всего Мэри угнетало ощущение свободы, которое появлялось у нее на городских улицах, где все казалось возможным.

Кроме того, если быть честной, она уже почти не помнила, как выглядит ее жених. Распечатав конверт, Мэри принялась читать.

Франция, 17 марта

Мая дорогая Мэри!

Спешу сообщить тебе, что со мной все в порядке, хотя, кажется, война длится целую вечность. Я получил твое письмо, где ты сообщала, что теперь работаешь в Лондоне. Скоро у меня будет недельный отпуск. Я обязательно зайду к тебе, когда приеду.

Мэри, дорогая, мы оба должны верить, что война скоро закончится и мы вместе вернемся в Дануорли к нашей прежней жизни.

Все эти дни и ночи меня поддерживают только мысли о тебе.

С любовью, Шон.

Мэри пять раз перечитала письмо, а потом села и молча уставилась на выбеленную стену напротив кровати.

— Что случилось? — пристально посмотрела на нее Нэнси.

— Шон, мой жених, скоро будет в отпуске и собирается навестить меня.

— Боже мой! — воскликнула Нэнси. — Так он все-таки существует! Ты не выдумала его?

Мэри покачала головой:

— Нет, он настоящий.

— Похоже, его и пули не берут, и немцы не могут одолеть, раз он воюет уже три года. Большинство солдат гибнет в первые же недели. Тебе просто повезло, что твой парень жив. А что делать нам, остальным девушкам? Одному Богу ведомо, сколько тысяч парней мы потеряли на этой войне. И мы все в итоге умрем старыми девами! Так что покрепче держись за жениха, счастливица! — предостерегающе заявила Нэнси.

Несколько недель спустя, когда Мэри подкладывала уголь в камин в гостиной, в двери показалась голова Сэма, служившего в доме лакеем.

— Мэри, у парадного входа тебя спрашивает джентльмен по фамилии Райан. Я отослал его к задней двери.

— Спасибо, Сэм, — сказала Мэри.

Когда она спускалась по лестнице навстречу прошлому, ее колени тряслись. Мэри молилась о том, чтобы кухня оказалась пустой, и они с Шоном могли провести наедине хотя бы одно мгновение. Но слуги, уставшие от повседневных скучных дел, всегда были не прочь развлечься. Поэтому кухня уже была полна народу.

Мэри ринулась к двери в надежде оказаться около нее первой, но Нэнси опередила ее. Она стояла на пороге, положив руки на бедра, и широко улыбалась изможденному, едва знакомому солдату.

— Похоже, этого молодого человека зовут Шон. — Нэнси повернулась к Мэри. — И он хочет поговорить с тобой.

— Спасибо.

— Он хоть и ирландец, но очень симпатичный, — возвращаясь в кухню, прошептала Нэнси на ухо Мэри.

Мэри взглянула в глаза Шону впервые после трех с половиной лет разлуки.

— Мэри, моя Мэри, поверить не могу, что ты передо мной! Иди скорей к жениху! — Эмоции душили Шона, он широко развел руки, и Мэри тут же оказалась в его объятиях.

Его запах казался знакомым, и все же в нем было что-то новое. Прижавшись к Шону, она почувствовала, какой он худой.

— Мэри, — с чувством произнес он, — это действительно ты, здесь, в Лондоне! И я обнимаю тебя! Ты даже представить не можешь, как часто я мечтал об этом мгновении. Дай мне посмотреть на тебя. — Взяв за плечи, Шон изучающе взглянул на нее. — Клянусь, ты стала еще красивее!

Он улыбался, и его добрые глаза светились нежностью.

— Не говори глупости. — Мэри покраснела. — Я ни капли не изменилась.

— Ты можешь уйти сегодня? Я пробуду в Лондоне всего два вечера, а потом мне придется вернуться.

Мэри с сомнением посмотрела на него:

— Шон, выходной у меня обычно в другой день. Но я могу спросить разрешения у миссис Каррадерз. — Она уже повернулась, чтобы идти в кухню, но он остановил ее:

— Иди одевайся, и мы отправимся погулять. А я спрошу у нее сам. В Лондоне мало кто может отказать солдату в просьбе.

И конечно, когда Мэри спустилась вниз в лучшей юбке и новой шляпке, Шон, держа в руке бокал с джином, уже сидел за столом с миссис Каррадерз и рассказывал ей и всем остальным, жадно внимающим слушателям истории о жизни на фронте.