Застенец - Дмитрий Билик

закусил кровоточащую губу и сделал шаг назад. А вот противник, воодушевленный успехом, как раз подался вперед. И тут же угодил в клинч.

Это в боксе, который на ринге, не разрешают бить по затылку и ниже пояса. А когда двое дерутся в туалете, а один из них пользуется магией, можно все. Поэтому я, не мудрствуя, зарядил коленом заводиле по шарам, а после рывком подтянул за голову и тем же коленом влепил по лицу.

Поверженный маг рухнул без сознания на кафельный пол. Я перевел взгляд на Крысу, который тут же выставил руки перед собой.

– Сдаюсь, сдаюсь!

– Умное решение, – а сам обратился к Самарину. – Пошли отсюда быстрее, пока нас не спалили.

Не сказать, чтобы я чувствовал себя героем. Хотя легкое ощущение удовлетворения было. Например, если бы заводила вышел один на один с очкариком, я бы даже слова не сказал. Подождал, пока Самарина отлупят, помог подняться и поговорил. Или еще придумал как с ним познакомиться. Очень уж на дядю надо было выйти.

Но вместе с тем именно сейчас я ожидал от очкарика хотя бы минимальной благодарности. Короткого «спасибо» было бы достаточно. Но Самарин удивил по полной.

– Нет.

– Что значит нет? – остановился я на полпути.

– Это неправильно, – стал он перебирать пальцами в воздухе. – К тому же им нужна помощь.

Я слишком поздно понял, что именно Самарин хочет сделать. Поэтому не успел ударить того по рукам. А когда рванул вперед, тот уже создал заклинание.

Мы с Крысой схватились за уши, падая на пол. Да и сам очкарик пострадал от собственного творения. Придурок. Надо же скастовать Погребальный звон в закрытом помещении. Если не порвет барабанные перепонки, это будет здорово.

Что хорошо – заклинание напрямую зависело от мага. Стоило ему перестать напитывать его силой, оно заканчивало своей воздействие. Поэтому оглушительный колокольный звон в туалете звучал секунды две-три, не больше.

– Вот ты идиот! – с трудом поднялся я на ноги.

– Что? – не услышал меня Самарин.

– Ничего. Ладно, разбирайся сам, меня тут не было.

Я открыл дверь, но наружу не шагнул. Потому что неприлично наступать на ноги директору лицея. Пусть у тебя с ним и хорошие отношения. Рядом с Зейфартом стоял наш фельдфебель и еще пара преподавателей. Федор Григорьевич заглянул за мою спину и его лицо приобрело какую-то мрачную торжественность. А я понял: все Куликов, это залет.

* * *

В школе приходилось периодически попадать к директору. Не то, чтобы я был тупой или неусидчивый, просто с определенного момента мне надоело играть роль послушного мальчика. Надоело подыгрывать и пытаться понравиться учителям.

Ну, и раз в месяц меня таскали к директору. Как правило, занималась этим физичка. Причин у нее была масса – то опоздал, то разговаривал, то самостоятельную специально за двадцать минут закончил, чтобы урок сорвать. В жизни редко встретишь человека, с которым чувства будут взаимны. У нас были именно такие отношения.

Благо, директор у нас оказался мужиком разумным. И, кстати, он вообще старался ни с кем не ссориться. Ни с физичкой, ни со мной. С этой вредной шестидесятилетней теткой все понятно – у нее стаж, опыт, да кто еще на такую зарплату из пединститута придет? Со мной тоже. Чуть что, так кто на городских соревнования по легкой атлетике честь школы станет отстаивать? То-то же.

Поэтому как только физичка закрывала дверь в кабинет директора с другой стороны, тот доставал шахматы и мы весь урок молча с ним рубились. А после отпускал к явному удовольствию физички. Она-то думала, что меня там целые сорок пять минут отчитывают.

Что-то мне подсказывало, что с Зейфартом так не прокатит. Не создал я еще столь доверительные отношения с местным директором. Да и, судя по всему, никакие соревнования они тут не проводят.

Сейчас мы, участники великой туалетной потасовки сидели в коридоре перед дверью директора. И напоминали тех самых собак, которые рвут себе глотки, лая через забор. Но стоит открыть ворота, как они же уже дружелюбно машут хвостами.

Нет, само собой, товарищества между нами не было. И вряд ли оно возникнет. Но сейчас все мы находились в одной лодке. Судне, которое плавно следовало к отчислению. Из кабинета как раз вышел Самарин. Но дверь после него не закрылась.

– Ирмер-Куликов, зайдите, пожалуйста, – услышал я голос директора.

Ну все, приплыли.

Зейфарт сидел за антикварным столом (с другой стороны, тут все антикварное) и даже не посмотрел на меня. Лишь что-то торопливо записывал. Дурной знак.

– Николай, расскажите, пожалуйста, что произошло? Со всеми подробностями, – сказал директор.

Я пожал плечами и стал рассказывать. С самого начала, без утайки. Как услышал про разговор в столовой, где Самарину угрожали. Как последовал за ним и увидел саму потасовку. Ну, и как вмешался.

– Знаете, что отличает юнкера от обычного дворового мальчишки? – поднял голову Зейфарт.

У меня вертелось несколько колких ответов, вроде, «нас одевают бесплатно». Но я благоразумно решил, что в данном случае лучше промолчать. Целее буду.

– Не могу знать, ваше высокопревосходительство.

– Юнкер никогда не занимается самоуправством, – сурово ответил директор. – А идет и докладывает все вышестоящему по званию. Вы юнкер, не забывайте. С того дня, как поступили в наш лицей, вы уже на службе у государя императора.

– Федор Григорьевич, времени не было государю императору жаловаться, – не удержался я. Ляпнул и тут же закусил губу. Ну куда ты лезешь, дурачок!

Зейфарт устало посмотрел на меня своими анимешными глазами. Но ругать не стал.

– А Леониду Леопольдовичу, вашему фельдфебелю, можно было сказать? Или мне, на худой конец. Мои двери всегда открыты для лицеистов.

– Виноват, ваше высокопревосходительство. Признаю свою ошибку.

– И ведь двоих отделал, – покачал головой Зейфарт. – Самого Зубарева и Бабичева. А Красина почему не тронул?

Я еле сдержался, чтобы не засмеяться с фамилии последнего. Это же надо, как совпало.

– Крыса сдался, ваше высокопревосходительство. А лежачих не бьют.

– Хоть что-то полезное ты принес из того мира. Занимался где-то раньше?

– Футболом только, ваше высокопревосходительство.

– А драться как так научился?

– Жизнь научила, – пожал я плечами.

Я попытался выдержать взгляд директора, но видя, как морщины собираются вокруг его больших глаз, а рот расползается в улыбке, засмеялся и сам.

– Пафосно вышло, Федор Григорьевич?

– В высшей мере, Николай, – ответил он, вытирая заслезившийся глаз. – Будто кавалергард перед дамой красуется. Ладно, на самом деле веселого здесь мало. Сейчас прибудут ближайшие родственники твоих обидчиков, и мы решим, что делать.

– А что решать будете, ваше высокопревосходительство?

Зейфарт не ответил, лишь уткнулся в бумагу на столе.