Бобовый король - Владимир Николаевич Дружинин

и некогда. Он развернул карту. Разложив ее на пне, он делает отметки, слушая меня и Этьена. Мы наперебой вспоминаем вслух.

Я сидел на дереве, а Этьен и Пуассо залегли в ложбинке, за ее порогом, который послужил удобным бруствером. Мотоцикл с тремя гитлеровцами появился там, на луговине. Я мгновенно спустился. Противник мог меня заметить.

Маркиз перебивал нас, требовал подробностей. Он сам припал к брустверу. А немцы, где они были, когда наблюдатель увидел их с дерева? Мы вышли на луговину, Маркиз поставил на карте еще один крестик красным карандашом.

— Мы хлестнули из автоматов, — сказал Этьен. — Покрышки захлопали. Один из солдат сдуру выстрелил из карабина. Потом и он поднял руки.

— Трое против троих, — произнес Маркиз. — Силы равные, почему же они так быстро сдались? Кинулись бы за бугорок, достать их там было бы не просто.

Маркиз отбежал к бугорку, присел, потом вернулся к нам.

— Сорок пятый год, — сказал Этьен. — Войну они, по существу, уже проиграли и...

— Это я понимаю. И все же... А тот солдат, когда он успел выстрелить? Обер-лейтенант и ефрейтор подняли руки, а солдат воюет по-своему, снимает с плеча карабин...

— Нет, не так, — сказал я. — Оружие они все держали наготове. Карабин, автомат, револьвер...

— Мишель прав, — поддержал Этьен. — Естественная предосторожность. Тут и раньше бывали засады.

— Любопытно, — сказал Маркиз.

Нагнувшись над картой, он стал тыкать в свои крестики и закорючки, разбросанные по простору курчавого Тюреннского леса, прорезанного коричневыми хребтами и голубыми ниточками речек и ручейков.

— Ехал он отсюда, из штаба армии... Бумаги были адресованы сюда... Вот прямая дорога, бойкая, вон сколько на нее нанизано воинских частей! Так нет, ваш обер-лейтенант делает крюк, забирается в глушь...

— Мог сбиться с пути, — сказал я.

— Слепым надо быть, — возразил Маркиз. — Учтите, он везет секретные документы. И нате, получайте! План обороны, намеченная линия Германа, ее расположение, огневая мощь...

— Да, — кивнул Этьен, — досталось нам все дешево. Что ж, офицер, может, давно решил распрощаться с Гитлером. Ждал подходящего случая. Солдат и ефрейтор, понятно, не подозревали... Обер-лейтенант, я считаю, хотел сдаться, но побаивался, вот он и принес в дар свою сумку с бумагами, в дар, как доказательство искренности.

— У вас на допросе он молчал, так ведь? Просил только скорее переправить к американцам.

— Набивал себе цену.

— Неприятно, герои, — сказал Маркиз, — но обер-лейтенант вас здорово надул. Документы — фальшивка, липа!

Мы онемели. Что значит фальшивка? Мы очень гордились захватом курьера. И вдруг — обманул! Чем же? И какая же фальшивка, если я копал линию Германа, копал собственными руками!

Маркиз не отпускает нас от карты. Он складывает один ее край, расправляет другой, — теперь из зелени, как рифы из морской поверхности, вылезают скалы Чертовой западни, а пониже — черный зигзаг траншей.

— Вот линия обороны. Очень короткая, и однако ей дали имя. Линия Германа! Положим, только первая очередь линии, если доверять трофейным бумагам. Реклама, чистая реклама! Американцы на линии Германа потеряли четырнадцать человек. Всего-навсего! Историки пишут, фашисты не успели дать отпор, союзники быстро рванули вперед. Да, быстро. Но все равно... Я спрашивал специалистов, они согласны со мной: там и не могло быть сильного сопротивления.

Мы все еще не догадывались, что́ он стремится нам втолковать. Передо мной возник танк с белой звездой, спасший меня.

Оказывается, у гитлеровцев на линии Германа было около батальона пехоты и батарея противотанковых пушек. Маркиз вычитал это в мемуарах. Огонь немцы открыли, еще не видя американцев, — было приказано произвести как можно больше шума, отвлечь на себя внимание противника. От чего? Соседей на флангах ведь не было.

— Странный приказ, не правда ли?

— Допустим, — сказал я. — А дальше что?

Маркиз не спешил, однако, удовлетворить наше любопытство. Ему хотелось, должно быть, чтобы мы оценили весь ход его рассуждений.

— Скажи, Мишель, — он положил мне на плечо руку, — доставляли при тебе боеприпасы?

— Да, чемоданы со снарядами, — ответил я. — Для мелкокалиберных орудий.

— И много?

— Порядочно. Их привезли на грузовиках и снимали...

Маркиз до боли стиснул мое плечо:

— В них-то вся суть... Ты, Мишель, не закапывал их, этим занялась другая партия пленных, и из нее, видно, никто не уцелел... Но может быть, ты вспомнишь, где лежали чемоданы, где их сгружали?..

— Сомневаюсь, Бернар. А зачем это? — спросил я.

...Луч прожектора скользит по машинам, по чемоданам, спущенным на землю... Железные, ребристые, темно-зеленые чемоданы с деревянными ручками. Подобранные на поле боя, они попадали к фермерам, заполнялись домашним добром...

— Очевидцы утверждают, что противотанковые пушки почти не стреляли, — сказал Маркиз. — Паника, упадок духа! Ладно, слушайте! Никаких снарядов в чемоданах не было. Мне попался в пансионе один немец. Он считает, что в чемоданах — ценности из старого замка в Тонсе. Это, может быть, частица правды. Легенда для своих...

— Фу, черт! — вырвалось у меня. — Значит, Карнах улизнул.

— Да. Но он где-то недалеко. Предприятие у них слишком серьезное...

Он понизил голос, и мы еще теснее обступили пень с картой военных действий. По ней полз, преодолевая высоты и траншеи, синий усатый жук.

— Вначале у немцев было намерение всерьез обороняться на линии Германа. Но потом... Какой смысл ее держать, если союзники пересекают пути отхода к рейху, грозят запереть!.. В это время и падает к вам в засаду обер-лейтенант с документами... Маскировка, блеф! Немцы уже понимали, что добро, лежащее в замке, охраняемое зондеркомандой, может не дойти до рейха и линия Германа — недурной тайник...

Мы долго слушали Маркиза. Возвращались мы на ферму потрясенные. В сумеречном лесу просыпались голоса ночи, чудились шаги, лязг затвора. Время откатилось назад, обнажив партизанские тропы. Откуда-то пахнуло дымом, гарью, — наверно, от мирного костра отпускников, разбивших палатку на лужайке, — но передо мной, словно освещенные молнией, вдруг открылись пожарища войны, бесконечные пожарища, зловещая чернота смерти, разлившаяся по Европе.

Мы шли по лесу к ферме — опять трое юношей, трое бойцов Сопротивления, — шли, чувствуя на себе почти физически оружие и заплечные мешки, шли, отвечая всем существом на властный и неоспоримый приказ фронта.

То, что мы узнали от Маркиза, совпало, вероятно, с какими-то подспудными нашими мыслями и догадками, — они тлели