Гора Дракона - Дуглас Престон

— Скоупс умно поступил, когда дал нам всем акции своей компании, — продолжала де Вака. — Это подавляет несогласие. Играет на жадности людей. Все хотят стать богатыми. Когда у тебя такая огромная международная компания…

Выхваченный из приятных размышлений ее словами, Карсон повернулся к ней.

— Если вы так настроены против, что, черт подери, вы тут делаете? — рявкнул он в интерком.

— Во-первых, я не знала, над чем мне предстояло работать. Предполагалось, что меня отправят в отделение медицины, но после того, как ушла ассистентка Барта, меня перевели сюда. Во-вторых, я коплю деньги на клинику для душевнобольных. Я хочу открыть ее в Альбукерке. В пригороде.

Она подчеркнула слово «пригород», выговорив его с раскатистым «р» на манер мексиканцев испанского происхождения. Карсона это еще больше разозлило: получалось, будто она демонстрировала ему свое владение двумя языками. Он довольно прилично говорил на местном варианте испанского, но не собирался ей об этом сообщать, чтобы не давать повода для насмешек.

— А что вам известно про душевное здоровье?

— Я два года проучилась в медицинской школе, — ответила де Вака. — Хотела стать психиатром.

— И что произошло?

— Мне пришлось уйти. Не могла позволить себе с финансовой точки зрения.

Карсон пару минут обдумывал ее слова. «Пришла пора поставить тварь на место», — решил он.

— Чушь, — сказал он.

Молчание, которое повисло между ними, было пронизано электричеством.

— Чушь, cabron?

Она подошла к нему ближе.

— Да, чушь. С именем Кабеса де Вака вы могли получить полную стипендию. Слышали когда-нибудь о предоставлении преимущественных прав?[26]

Наступило долгое молчание.

— Я пошла работать, чтобы мой муж мог закончить медицинскую школу, — сердито ответила женщина. — А когда наступила моя очередь, он со мной развелся — canalla.[27]Я пропустила больше семестра, а если учишься в медицинской школе… — Она замолчала. — Не понимаю, почему я трачу силы и оправдываюсь перед вами.

Ученый молчал, в очередной раз жалея, что позволил втянуть себя в спор.

— Да, я могла получить стипендию, но не благодаря имени. А потому, что имела по пятнадцать баллов во всех трех разделах вступительного теста, черт возьми.

Карсон не мог поверить в такой безупречный результат, но усилием воли заставил себя промолчать.

— Вы думаете, я несчастная тупая идиотка, которой требуется испанское имя, чтобы ее приняли в медицинскую школу?

«Черт, — подумал Карсон, — и зачем только я все это начал?»

Он снова повернулся к своему терминалу, надеясь, что, если он не станет обращать на нее внимание, она уйдет.

Неожиданно он почувствовал, что его комбинезон сжала рука, под которой резиновый материал превратился в шарик.

— Отвечай, cabron.

Карсон протестующе поднял руку, когда давление внутри защитного костюма начало повышаться.

Неожиданно на пороге появилась могучая фигура Брендон-Смит, и в интеркоме послышался ее лающий смех.

— Прошу меня простить за то, что мешаю вам, голубки, но я хочу сказать, что шимпанзе А-двадцать один и Зет-девять вернулись в свои клетки, пришли в себя и выглядят здоровыми. По крайней мере, пока.

Она резко развернулась и неуклюже удалилась.

Де Вака открыла рот, словно собиралась ей ответить, но затем выпустила костюм Карсона, отошла в сторону и ухмыльнулась.

— Мне на мгновение показалось, что вы испугались.

Ученый посмотрел на нее, напоминая себе, что напряжение и злоба, в которую впадают все, кто связан с гриппозным отсеком, — это часть работы. Он уже начал понимать, что свело с ума Барта. Если он сумеет сосредоточиться и думать только о главной цели, через шесть месяцев так или иначе все закончится.

Он отвернулся к экрану и повернул молекулу еще на сто двадцать градусов, пытаясь найти слабые места. Де Вака снова принялась доставать оборудование из автоклава. В лаборатории опять воцарилась тишина. На мгновение Карсону стало интересно, что случилось с мужем де Ваки.

Карсон проснулся перед самым рассветом и сонно посмотрел на электронный календарь на стене около кровати: суббота, день ежегодного Пикника бомбы. Как объяснил ему Сингер, эта традиция возникла в те дни, когда лаборатория занималась исследованиями для армии. Раз в год было принято устраивать поход к старому полигону «Тринити», где в тысяча девятьсот сорок пятом году произвели первый атомный взрыв.

Карсон встал, чтобы сварить себе чашку кофе. Он любил тихие утренние часы в пустыне, и ему меньше всего хотелось вести пустые разговоры в кафетерии. Через три дня после приезда он перестал пить безвкусный кофе, который там подавали.

Он открыл шкафчик и достал эмалированный кофейник, немало повидавший на своем веку. Старая пара шпор и жестяной кофейник были среди тех немногих вещей, что он взял с собой в Кембридж, и оказались единственными предметами, доставшимися ему после того, как банк продал их ранчо с аукциона. Кофейник был его спутником во время походов, около утренних костров на ранчо, и Карсон испытывал к нему почти суеверную любовь. Он повертел его в руках. Внешняя поверхность была черной, покрытой коркой сажи, закаленной в огне, которую не содрать даже охотничьим ножом. Внутри еще сохранилась веселенькая синяя эмаль с белыми пятнышками и большой вмятиной на боку в том месте, где старый конь Карсона Уивер сбросил его копытом с огня однажды утром. Ручка была помята — тоже Уивер постарался. Карсон вспомнил невыносимо жаркий день, когда его конь с двумя седельными сумками на спине валялся в балке Узко. Карсон покачал головой. Уивера забрали вместе с ранчо; обычный мексиканский конь, стоящий максимум пару сотен долларов. Вполне возможно, что его сразу же отправили к скупщику старых лошадей.

Карсон налил в кофейник воды, бросил туда две пригоршни кофе и поставил на плиту, встроенную в соседнюю консоль. Перед тем как напиток закипел, Карсон снял его с огня, добавил немного холодной воды, чтобы гуща осела, и снова поставил на конфорку.

Это был идеальный способ готовить кофе — намного лучше дурацких фильтров, поршней и столь любимых в Кембридже кофейных автоматов за пятьсот долларов, варивших эспрессо. Этот кофе обладал вкусом и бодрил по-настоящему. Он вспомнил, как его отец говорил, что кофе не готов, пока на поверхности не держится подкова.

Наливая кофе, Карсон замер, увидев свое отражение в зеркале, которое висело над рабочим столом. Он нахмурился, вспомнив, с каким сомнением посмотрела на него де Вака, когда он сказал, что он англоамериканец. В Кембридже женщины нередко находили нечто экзотическое в его черных глазах и орлином носе. Иногда он рассказывал им про Кита Карсона. Но никому не говорил, что его предки по матери были из южных юта. То, что он продолжал это скрывать, раздражало, хотя после школы, где его дразнили полукровкой, прошло много лет.