Чувство Магдалины - Вера Колочкова

– Да, мам! Я сейчас! – крикнул в ответ Лео и, обернувшись к Платону и Маше, проговорил быстро: – Идите, я вас догоню…

Маша с Платоном вышли за калитку, молча побрели по редколесью в сторону березовой рощи, за которой блестела вдалеке крутым изгибом река. Маша изредка взглядывала на Платона, потом проговорила тихо и жалобно:

– Да не расстраивайся ты так, Платон… Может, у Вики и впрямь важная встреча назначена была? На тебе лица нет, честное слово…

– Да какая там важная встреча, бог с тобой… – махнул рукой Платон и ухмыльнулся болезненно. – Какая важная встреча может быть у женщины, не занятой никаким делом? Главное дело для нее – мозги мои ядом залить… Что она очень успешно и делает… Да ладно, не хочу об этом говорить! Давай лучше о тебе, Машенька! Ты такая сегодня счастливая, просто светишься… Я искренне рад за тебя, поверь. И я завидую Лео. Ты его действительно любишь, искренне и бескорыстно. А мы ему с Антоном не верили, дураки…

– Да-а-а? А почему? – удивленно протянула Маша и даже замедлила шаг, обернувшись к Платону.

– Да это давно было, не обращай внимания… Еще там, в Камышах, у деда… Лео тогда упрекнул нас, что мы живем, не зная, что такое она есть на самом деле – бескорыстная любовь. А мы над ним тогда поглумились, да. Теперь я понимаю, что зря глумились. Что ему завидовать надо, а не… А, да что говорить, опять я…

– Не расстраивайся, Платон, – снова повторила Маша, вздохнув. – Все у вас с Викой наладится, вот увидишь. Правда.

– Да ничего не наладится, Маш… Мать права, мы ведь живем с ней как на войне, и конца этой войне нет. Хотя вру, будет конец, конечно же будет. Рано или поздно она меня уничтожит, я знаю. И прекратить эту войну тоже не могу… Прекратить – это значит, надо расстаться, а расстаться я не могу, потому что люблю ее, понимаешь? Так люблю, что совладать не могу с этой проклятой любовью… Совсем я измучился, Маш, сил больше нет!

Он вдруг зарычал и с силой ударил кулаком по тонкому березовому стволу, и деревце закачалось, задребезжало испуганно. А Платон продолжил с прежним хриплым и хмельным отчаянием в голосе:

– Да, я ревную ее, я слежу за каждым ее шагом… И я подозреваю, что у нее кто-то есть. Да, это была бы не Вика, если бы мне еще и рога не наставила, конечно! Как бы я хотел разорвать этот порочный круг, как бы мечтал бросить ее, уйти, больше не видеть, не слышать, никогда, никогда… Но не могу, понимаешь? Знаю, что сил не хватет. Вместо этого сам трясусь от страха, что она меня бросит. Вот сука, а? Да что это такое? Заколдовала она меня, что ли? Я умру, если она меня бросит… Я точно знаю, что умру…

Маша остановилась и с испугом слушала Платона. Потом оглянулась в надежде увидеть Лео – в какой-то момент ей показалось, что Платону совсем плохо… Прислонившись спиной к березовому стволу, он медленно осел вниз, закрыл лицо руками, засмеялся хрипло, потом повторил сквозь этот безумный смех последнюю фразу:

– Я точно знаю, что умру, да… Я точно знаю…

И замер, не отнимая рук от лица. Маша подошла, присела на корточки, осторожно погладила его по плечу, проговорила тихо:

– Все образуется, Платон, вот увидишь. Вика любит тебя, все образуется…

Она снова обернулась – сквозь деревья мелькнула синяя рубашка Лео, он поднял руку, помахал ей издалека. Маша отчаянно махнула ему в ответ – иди, иди быстрее сюда… И снова погладила Платона ладошкой по плечу. И вздрогнула от неожиданности, когда Платон резко отнял руки от лица, схватил ее ладошку и приник к ней горячими губами, успев проговорить отрывисто:

– Спасибо! Спасибо тебе, Машенька, милая… Спасибо, что выслушала, что поняла меня, что пожалела. Спасибо…

Услыша сзади шаги Лео, Маша быстро отдернула руку, поднялась с корточек. Повернувшись к Лео, проговорила озабоченно:

– Платону плохо стало… Помоги.

– Что, Платош? – склонился к брату Лео. – Перепил, да?

– Да нет… Все нормально. Так, прихватило чего-то… – проговорил Платон, поднимаясь на ноги. – Все нормально, пошли к реке…

– Может, вернемся, а?

– Нет, нет! Дойдем до реки, я умоюсь, и все как рукой снимет…

Когда они возвращались с прогулки, увидели, как в ворота заехала машина Антона. Потом и Татьяна спустилась вниз, и долго еще сидели за столом на лужайке, пока не легли на лес нежные апрельские сумерки. Лео и Маша засобирались домой…

А дома Лео устроил ей сцену ревности. Первую за их совместную жизнь. Маша сидела на диване, поджав под себя ноги, а Лео ходил по гостиной из угла в угол, спрашивал так, будто сам себе задавал эти ревнивые вопросы:

– О чем ты разговаривала с Платоном, а? И почему сидела перед ним на корточках? И я видел, как он тебе руку целовал! Почему, почему он целовал твою ладонь, он что, в любви тебе объяснялся, да?!

– Лео, ты что! Какая любовь… Ты же знаешь, как он любит Вику! Что ты говоришь, Лео?

– Я знаю, что говорю! Я сам видел! Да, мне неприятно, да я ревную, черт возьми! Потому что ты моя женщина! Ты моя жена, в конце концов! Ну, невеста, не важно. Ты можешь мне объяснить, почему он так жадно целовал твою руку?!

– У Платона неприятности, ему плохо, он очень страдает…

– А ты его пожалела, да? У него своя жена есть, вот пусть она его и жалеет!

– Лео, ну что ты говоришь… Какие глупости ты говоришь… Твоему брату было плохо. И я не могла…

– Что? Что ты не могла? Или ты и впрямь вообразила себя святой Магдалиной? Ты всех любишь и жалеешь, кому плохо, да?

– Лео, ну зачем ты… – у Маши не было сил оправдываться, так она оказалась удивлена и расстроена. – Я сейчас заплачу, Лео…

Она и впрямь заплакала, закрыв лицо руками. Лео остановился напротив, глядел на нее испуганно, потом шагнул к дивану, сел рядом, вздохнул виновато:

– И правда, чего это я… Прости меня, Маша, сам не понимаю, куда меня понесло. Просто я очень люблю тебя. Вот и померещилось черт знает что. Ну не плачь, Маш, пожалуйста! Ну все, все…

– Хорошо, я не буду… – отняла она ладони от заплаканного лица. Хлюпнула носом, улыбнулась, проговорила сквозь слезы: – Не буду, не буду… А только, знаешь… Платона все равно до ужаса жалко, правда.

Платон долго не решался открыть конверт с фотографиями, и мужчина, сидящий против него за столиком, смотрел куда-то в сторону, будто не хотел обнаружить на лице выражение искреннего, но такого обидного для клиента сочувствия.

Впрочем, к подобным ситуациям этому мужчине было не привыкать – каждый второй заказ в его детективном агентстве сводился к одной и той же цели – застать свою благоверную на месте преступления, то есть в объятиях счастливого соперника. И каждый раз ему хотелось произнести вполне искренне – да брось ты, мужик… Не парься из-за бабы, чего ты. Баб на свете больше наплодилось, чем мужиков, и если не эта, то будет другая… И третья, и четвертая будет, если захочешь…