Шпоры на босу ногу - Сергей Булыга

– Хранц?

– Хранц, – кивнул сержант. Он же еще с лета помнил, что «хранц» – это по-местному «француз».

Старший вытер саблю об ладонь – вначале одну сторону лезвия, потом другую – и выразительно посмотрел на сержанта. Сержант сказал:

– Я один хранц. Я хранц! – и тут он для пущей наглядности даже постучал себя в грудь. – А эти, – и он указал на солдат, – эти не хранцы. Не!

Старший понимающе кивнул и взял саблю поудобнее. Сержант улыбнулся, вспомнил расклад из тридцати шести листов, еще раз улыбнулся и подумал, что та женщина была права…

Но тут другая женщина – Мадам – вдруг подбежала к ним, довольно-таки бесцеремонно схватила старшего из партизан за рукав и стала ему поспешно что-то объяснять на местном, конечно, наречии. Старший, послушав, недовольно сморщился, дернул рукав – и Мадам отпустила его. Старший кратко спросил – и Мадам так же кратко ответила. Старший медленно опустил саблю. А потом и совсем развернулся и пошел через толпу своих подчиненных. Подчиненные были очень рады победе. Мадам, повернувшись к сержанту, сказала:

– Вот-вот все образуется! Их старший обеща…

Но договорить ей не дали. Ее бесцеремонно оттолкнули в одну сторону. А сержанта оттерли в другую, придвинули к Францу. Потом и Саида туда же, и всех – как баранов! Потом их оттеснили от кареты, окружили, и обыскали, отобрали пистолеты. Но, правда, никого вязать не стали. Ну что ж, уже и это хорошо, сказал Хосе. А возможно, как сказал Франц, у них просто нет веревок. Франц еще что-то говорил. Потом говорили другие солдаты. Но сержант не слушал их. Он стоял, как оглушенный, и с совершенно безразличным видом наблюдал за тем, как партизаны потрошат карету, как отгоняют лошадей, и как их щупают, смотрят, какие у них подковы и какие зубы. Потом все отнятое у отряда оружие как дрова побросали в карету. И уж так получилось, что сабля сержанта оказалась лежащей на самом верху. Лезвие у сабли было чистое. А ведь оно вполне могло быть и в крови, по-прежнему равнодушно подумал сержант. Между прочим, в его собственной крови! И так бы оно и было, да только…

А вот дальше думать не хотелось! Потому что, с одной стороны, это сохранило ему жизнь, а зато что с другой? И сразу вспомнился Витебск и те вестфальцы из патруля, которые, как теперь можно догадаться, были правы, задерживая неизвестно кого. Точнее, теперь-то известно, сердито подумал сержант, поглядывая на свою летнюю знакомую, которая уже опять что-то зачирикала, но старший сразу отмахнулся от нее, и она замолчала. И смешно поджала губки. Да, всё это очень смешно, крайне злой на себя, дальше думал сержант. А еще смешнее было бы узнать, откуда это она так хорошо знает местное наречие!

– Шпионка! – сказал Курт, стоявший рядом. – Агент царя, вот она кто! А ты, болван, как попугай: Дама, Дама, ведьма, ведьма!

– Ну, это мы еще посмотрим, кто болван! – сердито ответил Чико. – И кто попугай. И это же надо родиться такими слепыми! Да если бы она была русской шпионкой, да еще агентом самого царя, так бы сейчас весь этот сброд перед ней в ногах валялся бы!

– Вах! Зря! – сказал Саид. – Потому что люди, которые здесь…

И вдруг он резко замолчал! И весь изменился в лице! Ну, еще бы! Ведь он смотрел на то, как старший партизан отдавал последние приказания одному из своих молодых подчиненных, этакому здоровенному рыжеволосому детине…

Который уже начал примеряться, как бы это ему половчей сесть на лошадь Саида! О, подумал сержант, для мамелюка это очень и очень серьезно! Ведь это чтобы наблюдать, как какой-то грязный варвар, иноверец – и вдруг такое надругательство! Вот Саид и стал белее снега! А этот гяур уже поставил ногу в стремя! А вот уже подпрыгнул – и вскочил в седло! Поводья подхватил! Саид шагнул вперед! Чико схватил Саида, обхватил за плечи, Саид начал вырываться – и очень всерьез…

А потом вдруг замер! А потом и глаза у него засверкали! И вообще, не будь он мамелюком, он бы уже хохотал! А так он только вот так вот оглаживал бороду и наблюдал за тем, как его лошадь козлила! То есть выгнула спину горбом, голову низко склонила к земле и – на прямых ногах, сразу на всех четырех – прыгала дикой козой! На одном месте! И невероятно быстро! То есть это было очень уморительное зрелище! Для всех, кроме, конечно, того рыжего. Рыжий, откинувшись назад, вначале просто рвал поводья на себя, после давал и давал шенкелей – всё напрасно. Тогда он послал лошадь вперед – и это было еще хуже, потому что она чуть его не сбросила. Варвар, болван, думал сержант, да как это он этого не знает! Да ведь когда лошадь козлит, то нужно не вперед ее, а в сторону! Да, только в сторону! Свернуть, думал сержант, ей голову, чтобы потом…

– Илль! – выкрикнул Саид и растолкал своих, чужих, и выбежал вперед. И снова: – Илль! – И еще: – Шалла! Бисмой!

А, может, и на так, потому что он же тогда по-арабски кричал, а по-арабски поди разбери! Так думали все, кто там был. И только одна лошадь сразу поняла, что от нее требует хозяин, и перестала скакать, унялась. Теперь она стояла, стыдливо отвернувшись от Саида, и сопела. Саид хотел к ней подойти, но передумал. Он просто повернулся к Мадам и сказал:

– Переведи им, госпожа. Скажи: пусть они теперь не боятся. Теперь она будет хорошая, я ей это приказал.

Мадам перевела. Саид – на этот раз все перед ним поспешно расступились – медленно вернулся на свое прежнее место. Солдаты молчали. А партизаны, те с любопытством поглядывали на мамелюка и вполголоса переговаривались между собой – это они обсуждали случившееся. Рыжий – на смирной теперь лошади – тем временем уехал. Потом старший из партизан кратко, но властно скомандовал, и все остальные – победители и побежденные, карета и Мадам – двинулись вслед за уехавшим. Сержанта и Мадам вели отдельно, впереди кареты. Мадам уже больше не заговаривала со старшим из партизан, крепким и очень мрачным на вид поселянином, да и тот тоже больше ни о чем ее не расспрашивал. Мало того, когда один из партизан-конвоиров попробовал заговорить с Мадам, то старший грубо на него прикрикнул, и конвоир замолчал. Вот так теперь и шли, молчали. Ну и сержант, конечно, молчал, время от времени поглядывал то на Мадам, то на партизан, вспоминал, как старший партизан хотел его убить, а эта неизвестно кто его от этого отговорила. Зачем ей это понадобилось, думал сержант. И сколько он об этом ни думал, выходило только одно: это была своеобразная благодарность за то, что он летом позволил ей избежать ареста. И совершенно справедливого расстрела! Вот о чем тогда думал сержант. И настроение у него тогда было соответствующее. И разговаривать, конечно, ни с кем не хотелось!

Ну а вот что касается пленных солдат, так те, конечно, не молчали. И первым, конечно же, заговорил Курт. Он зло сказал:

– Зря ты, Саид, сдерживал свою милашку. Вот я бы точно не сдерживал! И вот пусть бы она отправила этого дикаря через уши! А то и потоптала бы! Отвела бы, как это называется, душу!

Саид пожал плечами, промолчал. За Саида сказал Чико:

– Ну, вот! Еще чего?! Да мы сейчас только потому еще живые, что Саид оказался умнее тебя!

– Умнее, не умнее, а всё равно всё это зря! – сердито отозвался Курт. – Всё равно они нас теперь расстреляют! Вот приведут к себе в лагерь, немного потешатся, а после расстреляют! И всё из-за нее, из-за русской шпионки!