Мултанское жертвоприношение - Сергей Лавров

— Позже расскажешь, — предупредил его брат Пимен. — Мы тут не одни. — И он кивком головы указал в сторону.

Чуть поодаль на сером валуне сидел в спокойной и бесстрастной позе ушастый маленький «вэщащь» в темном армяке с подпояскою.

— Это Федор Васильев, здешний ведун и жрец, — сказал монах. — Он помог нам тебя сыскать.

— Вон оно что… — озадачился Кричевский, глаз не сводя с «вэщащя». — Поддалась, значит, бабка Мария вашим уговорам, указала, где колдуна сыскать!

— Как ей было не указать, коли ты пропал? — сказал брат Пимен. — Она, чай, божья душа…

— Да уж… И взяла за это немало! — съехидничал Петька. — С тебя, Костинька, расходы!

— Не злопыхай, раб божий Петр, — строго указал монах. — Она женщина пожилая, одинокая, ей о пропитании своем думать надобно, а вы, господа городские, не обеднеете. Ты как, Костя? Идти сам сможешь? Далеконько ты убрел! Верст на пятнадцать-двадцать от деревни! Мы к тебе всю ночь шли! Но, полагаю, при свете дорога быстрее будет.

Решено было устроить здесь же привал, перекусить и после краткого отдыха пуститься в обратный путь. Петька с братом Пименом развязали котомки, разложили провизию, пригласили и проводника Федора Васильева, все скромно сидевшего поодаль с ничего не выражающим лицом.

— Как же нашел он меня? — полюбопытствовал Кричевский, выяснив, что «вэщащь» не понимает по-русски.

— Жуть полная! — сказал Петька, осторожно кусая хлеб и кривясь при этом. — Ты мне, гад, зуб разбил! Шатается!

— Приедем — свезу тебя к доктору Бланку на Невский! — извинительно пожал плечами Кричевский. — Очень хороший доктор и друг нашей семьи. Рассказывай!

— Мы поначалу ждали, что ты сам вернешься, — начал Шевырев. — Бабка эта противная все зудела: «Чего всполошилися?! Тута заблудиться нельзя! Побродит в округе, да и на дорогу выйдет!». Потом уже, к обеду я сказал твердо: «Хватит! Видишь — пропал их превосходительство! Из твоей избы пропал, между прочим! Может, ты его выдала на жертву язычникам?! Отвечать за это перед самим министром хочешь, что ли?!»

— Да уж! — улыбнулся монах, неторопливо и обстоятельно вкушая трапезу. — Нагнал он на бабку Марью страху! Чуть жива осталась!

— Ничего с ней не сделается! — пренебрежительно сказал Петька. — Она еще нас с тобою переживет! Зато забегала, схватила узелок какой-то, помчалась в деревню к вотякам! Долго бегала, а мы все носились вдоль околицы, тебя, как дураки, аукали! Уже солнышко к закату, когда гляжу — идет бабка, и колдуна этого с собою ведет!

Петька боязливо покосился в сторону маленького ушастого проводника.

— Ты не смотри, что он такой ягненочек! Настоящий колдун, право слово! Вот, брат Пимен не даст соврать! Он ежели захочет — никто из нас из лесу вовек не выйдет! Так и будем тут плутать в трех соснах, пока не помрем!

— Да я верю, — согласился Кричевский, вспоминая события вчерашнего дня.

— Так вот, — продолжил Петька. — Взял этот проводник денег, из твоей сумы дорожной взял зачем-то твой платок носовой, и повел нас в чащу. Долго шли, а куда — хоть убей, не скажу. Я уже через полчаса перестал понимать, где он нас кружит. Свечерело. Встал он посередь поляны близ болота, и начал бормотать по-вотяцки, да скоро так, что даже Пимен не успевал понимать. Мы вроде как в оторопь какую-то впадать начали. Голова так кругом пошла, видения какие-то поплыли… Туман не туман, а дымка какая-то из лесу потянулась к нам. Тут вотяк шаманить бросил и говорит брату Пимену, что ты живой, но далеко, идти придется всю ночь. Ну, что нам оставалось делать? Мы и пошли вдоль этой дымки, точно как от костра! Так шли, шли — и на тебя прямо вышли!

Кричевский покачал головой.

— У вас хоть оружие было какое?

— Револьвер твой второй я захватил! — гордо сказал Петька. — Только проку от него в чащобе никакого. Страху натерпелись! А все через тебя, ирода!

— Господь нас оберег и на тебя вывел, — убедительным тоном сказал монах. — А вот тебя, должно, нечистый в такую даль занес! Не зная броду, не суйся в воду… Да и в лес тоже.

Кричевский кратко описал свои приключения, и причину, погнавшую его без предупреждения в чащу. Умолчал только про платок, на дереве желаний завязанный. Петька слушал, выпучив глаза. Монах кротко улыбался, а сам при этом достал из-за подкладки цыганскую иглу с суровою нитью и принялся обматывать треснувшую дужку оправы Петькиных очков. Пальцы его двигались ловко и споро.

— Что это было, брат Пимен? — спросил он, окончив рассказ. — Что это я видел? Почему вотяки и вотячки одеждами меж собою менялись?

— Это ты на редкий обряд попал, — сказал монах, крепкими зубами скусывая нить. — «Йыр пыд-сетон» называется. Свадьба мертвых, или свадьба на тот свет, если точно перевести. В язычестве ведь полагается, что умершие и за гробом живут, как на земле. Землю пашут, охотятся, воюют. Даже женятся. Вот через два-три года после смерти родственники собираются и празднуют усопшему свадьбу, полагая, что за это время он уже нашел себе суженую за гробом. Но так как по их понятиям, на том свете все наоборот, они и переодеваются — мужчины в женщин, а женщины — в мужчин, и сидят за общим столом не так, как всегда. Держи, Петька, свои очки. Как новые! Это хорошо, когда оба глаза мир божий зрят!

Шевырев скептически принялся осматривать и примерять обновку.

— Эх! — сказал он разочарованно про описание языческого обряда. — Как только узнаешь, что для чего происходило, так сразу становится совсем не так интересно! Вовсе даже примитивно и прозаически.

— Киреметище меня, конечно, поразило! — искренне признался сыщик. — Представляю, как должно оно действовать на людей темных! На того же каторжника Голову, например. Это, должно быть, главное мольбище в округе?

— Не думаю, — ответил монах. — Главное мольбище в Вотяцком крае — Чумойтло. Есть такое местечко за Можгой, верстах в полста отсюда по железной дороге. Там вотяки испокон веку молятся. Ямища шагов сто на сто, вся костями жертвенными набитая… Сказывают старики, что место это было мольбищем еще до того, как новгородцы сюда пришли. А орудия там еще каменные: ножи кремневые, посуда…

Кричевский, слушая вотяцкого крестителя, все присматривался к языческому жрецу, невозмутимо уплетавшему хлеб и сало, смешно шевеля ушами.

— Слушай, брат Пимен! — осторожно шепнул сыщик монаху. — Спроси у Федора Васильева, не знает ли он жреца или колдуна, который клады умеет открывать? Ты не смотри на меня, как на помешанного! Я в колдовство языческое не верю. Мне это для дела нужно!

— Ну, коли для дела… — неуверенно пожал плечами под ряской брат Пимен, улыбнулся, и заговорил бегло на вотяцком наречии, обращаясь к «вэщащю».

Ушастый проводник, не переставая жевать, буркнул нечто весьма нелюбезное, так, что и без перевода было понятно, что он просит глупостями подобными его, серьезного человека, не беспокоить.

— Неудобно, конечно… — снова сказал Кричевский. — Он мне жизнь, можно сказать, спас… Но ты все же скажи ему, брат Пимен, что мне трюк его с пропавшей домашней скотиною понятен, и что крестьяне в округе уже болтают, что надо вора искать, а не колдуна кормить.