Битва за Берлин. В воспоминаниях очевидцев. 1944-1945 - Петер Гостони

Активность Черчилля в вопросе наступления на Берлин осталась без последствий. О политической ошибочной оценке американцев пишет и Монтгомери:

«Мы потеряли Берлин уже в августе 1944 года, когда после победы в Нормандии так и не разработали разумный оперативный план.

Американцы никак не могли понять, что мы ничего не выиграем, если одержим победу с военной точки зрения, но проиграем войну политически. Последствия такой странной позиции мы вынуждены были испытывать со дня германской капитуляции и продолжаем испытывать их по сей день. Война – это инструмент политики. Как только становится ясно, что ты ее выиграешь, политические соображения должны влиять на ее дальнейший ход. Уже осенью 1944 года мне стало ясно, что та манера, с какой мы подходили к решению конкретных проблем, будет иметь далекоидущие последствия и в послевоенный период. Тогда у меня сложилось впечатление, что мы делали все, чтобы «испортить» дело, – и я убежден, что мы его испортили!»

В своих мемуарах Эйзенхауэр объясняет позднейшие разногласия с британцами по вопросу взятия Берлина недостатком информации: «У меня не было возможности узнать, из каких соображений он [Черчилль] исходил в действительности, во всяком случае, его протест положил начало активному обмену телеграммами».

30 марта Эйзенхауэр пишет в письме генералу Джорджу Л. Маршаллу: «Пожалуй, мне следует указать на то, что Берлин больше не является особо важной оперативной целью. Из-за больших разрушений этот город уже потерял свое былое значение для немцев. Даже германское правительство принимает необходимые меры для переезда в другой район Германии. Сейчас вопрос заключается лишь в том, чтобы собрать в кулак все наши силы для одной-единственной операции. Тем самым мы скорее добьемся падения Берлина и освобождения Норвегии… чем тогда, когда будем распылять свои силы».

В радиограмме от 7 апреля Эйзенхауэр пытается защититься от упрека в том, что он ознакомил Сталина со своим оперативным планом: «Направление депеши Сталину было чисто военной мерой, к которой я прибег на основании предоставленных мне начальниками наших объединенных генеральных штабов широких полномочий и инструкций. Мне даже не пришло в голову, что сначала я должен был опросить начальников генеральных штабов относительно этого вопроса, так как я считал, что один несу ответственность за целесообразность военных операций на данном театре военных действий. Я считаю совершенно естественным, что мною был направлен запрос главнокомандующему русскими вооруженными силами относительно направления и времени их следующего крупномасштабного наступления и что, в свою очередь, я ознакомил его с моими дальнейшими планами».

При этом Эйзенхауэр упускает из виду, что Сталин никогда не сообщал своим западным союзникам об оперативных планах Красной армии. Телеграмма главнокомандующего (западными) союзными войсками в Европе, поступившая в Москву 28 марта 1945 года, удивила Сталина. Но очевидно, что русские, опираясь на имевшуюся у них информацию, придерживались мнения, что западные союзники собирались как можно быстрее наступать на Берлин. 1 апреля маршала Конева вызвали с фронта в Москву.

«1 апреля 1945 года меня вместе с командующим 1-м Белорусским фронтом, Г.К. Жуковым, вызвали в Москву в Ставку. Как обычно, Сталин принял нас в своем просторном кабинете в Кремле. Длинный стол стоял посреди большой комнаты, стены которой были украшены портретами Суворова и Кутузова. Кроме Сталина присутствовали еще два члена Государственного Комитета Обороны, а также

А.И. Антонов, начальник Генерального штаба, и С.М. Штеменко, начальник оперативного отдела Генштаба. Едва успев поздороваться с нами, Сталин сразу спросил:

– Вы знаете, как обстоят дела?

Мы оба ответили, что знаем положение дел на своих фронтах. После этого Сталин обратился к Штеменко и сказал:

– Зачитайте, пожалуйста, телеграмму.

Из текста телеграммы следовало, что англо-американское командование готовило операцию по захвату Берлина. [Очевидно, здесь речь идет не о телеграмме Эйзенхауэра, а о донесении разведки.] Монтгомери уже собирал необходимые для этого силы. Они планировали нанести главный удар на Берлин по кратчайшему пути, севернее Рурского промышленного района. В телеграмме содержался целый ряд распоряжений командования союзников о концентрации и передислокации войск. В заключение в телеграмме говорилось, что командование союзников планировало осуществить захват Берлина, который первоначально должна была осуществить Красная армия, силами британских войск и полным ходом вело подготовку к этой операции. После того как Штеменко зачитал всю телеграмму, Сталин снова обратился к нам:

– Так кто будет брать Берлин? Мы или союзники?

Получилось так, что я ответил первым:

– Берлин будем брать мы. Мы окажемся там раньше, чем союзники.

– Неплохо, – улыбнулся Сталин. И тут же задал следующий вопрос: – И как же вы собираетесь организовать концентрацию войск? Ведь ваши основные силы находятся на южном фланге, таким образом, вам нужно будет выполнить передислокацию крупных воинских подразделений!

– Товарищ Сталин, вы можете не беспокоиться: фронт выполнит все распоряжения. Мы своевременно соберем войска для крупномасштабного наступления на Берлин.

Вторым ответил Жуков. Он доложил, что его войска готовы взять Берлин. 1-й Белорусский фронт, получивший пополнение живой силой и техникой, был нацелен на Берлин и находился совсем близко от германской столицы.

После того как Сталин выслушал нас, он сказал:

– Хорошо! Вы сейчас же займетесь разработкой своих оперативных планов в Генеральном штабе. Когда вы будете готовы, скажем через день или через два, то представите их на рассмотрение Верховному главнокомандованию. Тогда вы сможете вернуться в свои штабы с утвержденными планами».

Соперник Конева, маршал Жуков в своих мемуарах также упоминает это 1 апреля в Ставке Сталина:

«Уже ко времени проведения Висло-Одерской операции в Генеральном штабе были определенные планы наступления на Берлин. Сначала планировалось начать Берлинскую операцию силами трех фронтов. Но 2-й Белорусский фронт [Рокоссовский], который после окончания операции в Восточной Померании должен был перебрасывать свои войска из района Данциг [Гданьск] – Готенхафен [Гдыня] на Одер, был бы в состоянии начать свое наступление на Берлин только 20 апреля.

Тогда Верховное главнокомандование, еще раз проанализировав как военное, так и политическое положение, пришло к решению начать Берлинскую операцию не позднее 16 апреля одновременно силами двух фронтов [1-го Белорусского и 1-го Украинского].

В начале апреля маршала Конева и меня вызвали в Ставку Верховного Главнокомандования, чтобы мы смогли получить приказы о наступлении на столицу Германии».

Конев:

«Мы работали над нашими планами чуть больше одного дня. Жуков уже четко представлял, как будет действовать. И я раньше уже тоже прикидывал, как смогу перегруппировать основные силы 1-го Украинского фронта и перебросить их с юга в направлении на Берлин.