Последний орк - Сильвана Де Мари

Без плаща старик казался намного ниже. Нос картошкой, ввалившиеся щеки, копна седых волос, над которой резвились солнечные лучи, словно кривым ножом разрезавшие комнату.

— Мне нужна ваша помощь в одном деле, достойном уважения. Весьма достойном, — повторил он.

Ранкстрайл молча кивнул.

— Мне нужна лишь ваша сила, а не душа. Я заплачу не меньше, чем графство.

Ранкстрайл снова кивнул.

— Вот он, наш враг, — сказал старик, указывая на узкое окно, выходившее на холмы Соленого Камня.

Ранкстрайл посмотрел в направлении длинного указательного пальца старика: стадо овец спокойно паслось на гребне холма.

— Овцы? — с недоумением переспросил он.

— Да, овцы, — подтвердил старик. До сих пор он не производил впечатления сумасшедшего. Может, немного чудаковатого, но не совсем же свихнувшегося. — Знаете ли вы, какова разница между овцой и коровой?

— Да, — уверенно ответил Ранкстрайл, — коровы больше.

— Тоже верно. Но есть и другое различие, более важное, — настаивал старик.

Ранкстрайлу пришлось сосредоточиться.

— Овцы говорят «бе-е-е», а коровы — «му-у-у», — поразмыслив, отважился предположить он, подтверждая свою полнейшую некомпетентность в данном вопросе.

Старик помотал головой.

— Коровьи зубы режут, овечьи — вырывают, — объяснил он. — Вы понимаете, что это значит?

— Что лучше, чтоб тебя не кусали ни те ни другие?

— Если только вы не стебель травы.

— Что-то я не припомню, чтоб я был когда-то травинкой, — сухо возразил Ранкстрайл.

Старик вздохнул и объяснил ему, что еще несколько лет назад коровы паслись на лугах, покрывавших клевером и другими цветами склоны холмов, тогда как на их вершинах росли густые дубовые и сосновые леса. Коровьи зубы срезали траву, и она вырастала снова — еще сильнее, зеленее и гуще, чем раньше, появлялось еще больше цветов, клевера и целебных растений. Густая сочная трава покрывала землю и кормила коров, а ее корни удерживали дождевую воду, и почва была напитана влагой, а не рассечена, как сейчас, засохшими трещинами.

Потом, во время Бесконечных дождей, всё, включая коров, потонуло в грязи и нищете, и когда пять лет назад времена года восстановили свой привычный ход, от скота остались лишь кости, обглоданные собаками или, еще вероятнее, их же хозяевами. Так что коров больше не было, как и денег на их покупку, поэтому, чтобы не влезать в долги к ненавистным ростовщикам-кровопийцам, крестьяне купили не коров, а овец. Но овцы годятся для местности, поросшей кустарником, а не для пастбищ — здесь они настоящее бедствие. Конечно, они заметно уступают коровам в размерах, поэтому и стоят дешевле, но овцы вырывают траву с корнем, и через несколько сезонов земля высыхает и умирает: сперва приобретает цвет охры, потом покрывается трещинами, сначала редкими и незаметными, но вскоре расползающимися на весь мир. Песчаная пыль начинает застилать горизонт, а вместе с ним и мечты людей принести домой кусок хлеба. И тогда, чтобы выжить, люди начинают рубить лес, на месте которого появляются степи и вересковые пустоши, затапливаемые осенними дождями и иссушаемые летним зноем. Пастухи становятся дровосеками. Сначала они валят развесистые дубы, а затем и высокие сосны: колют их на дрова, грузят на телеги и увозят на продажу на север.

— Знаете, чем это грозит?

— Больше не будет пробок для фляжек и кедровых орешков? — неуверенно спросил юный капитан. — Не то чтобы кедровыми орешками можно наесться, но с розмарином из них выходит неплохая начинка для летучих мышей, да и без летучих мышей тоже вкусно…

— Несомненно, — перебил его старик, — но настоящей проблемой была и остается вода. Там, где нет деревьев, вода уходит в землю и исчезает. С каждым годом лето становится более долгим и сухим. Все желтеет. Грязь превращается в пыль. Мы должны вернуть коров и дать народу работу, иначе земля станет бесплодной и от отчаяния люди окажутся на дне оставшихся грязных луж с топором в руках и с черной маской на лице. Я не кровопийца, я — заимодавец. Я не желаю пить ничью кровь — я хочу лишь дать в заем деньги, чтобы народ воскрес и мир снова зазеленел.

Старик стоял перед Ранкстрайлом, освещенный косыми лучами заходящего солнца, с гордо поднятой головой, и с последними словами на его худом лице появилось выражение силы и твердости.

Капитан помотал головой.

— А вы не можете просто дать им деньги, и всё? Ну, то есть народу. Или если у вас их не так много, чтобы дарить, то просто дать взаймы, чтобы они вернули столько же, а не втрое больше, как требуют кровопийцы-ростовщики. Это было бы правильнее — люди же бедные. Я ненавижу ростовщиков. Все наемники ненавидят ростовщиков, так же, как и палачей. Без этих кровопийц нам бы и в голову не пришло идти в наемники, а без палачей нас бы здесь уже не было!

— Я тоже ненавижу ростовщиков. Они дают деньги тому, кто больше всего в них нуждается, и потом вгоняют его в нищету непомерными процентами. И я ненавижу наемников — они продают свой меч любому, кто больше заплатит. Я — заимодавец, а не ростовщик или кровопийца. И вы — солдат, а не наемник, ведь хоть вы и пошли воевать из-за денег, то совсем не ради них вы решили подняться на холмы и прочесать их пядь за пядью, рискуя быть убитым в любой момент. Я — заимодавец: я не дарю деньги, я даю их в долг, ведь только так богатство преумножается. Не только мое богатство — но и общее. Дайте мне в долг силу вашего меча — и я сделаю из этой земли цветущий сад. Деньги нельзя дарить: они быстро заканчиваются, и остается вынужденная признательность, рождающая унижение. Униженные люди не могут бороться и побеждать. Заем без процентов, когда возвращаются те же деньги, что были получены, — это зависимость от великодушия ростовщика, которое рано или поздно, но всегда заканчивается, и вновь остается лишь унижение. Я не смог убедить вас принять от меня половину моих бобов. Будь вы крестьянином, я ни за что на свете не смог бы убедить вас принять от меня деньги, необходимые для покупки коровы. Заем, при котором нужно вернуть чуть больше денег, чем получил, преумножает богатство как заимодателя, так и заемщика — и, многократно повторяясь, этот процесс рождает богатство страны.

— Но только если действительно лишь чуть больше — иначе это кровопийство.

— Конечно, лишь чуть больше — иначе это приводит не к богатству, а к нищете, не к благосостоянию, а к разрухе. Я дам взаймы денег на покупку коров, а вы отправитесь за ними. В этих краях лишь вооруженные люди могут передвигаться с золотом или с имеющей хоть какую-то ценность живностью.

— А потом? Если кто-то не заплатит вам за одолженное золото? Вы отправите его к палачу?

— Даю вам мое слово. Клянусь, этого не будет.

— Уж не думаете ли вы, что мы пойдем трясти тех, кто не заплатит?

— Я уже дал вам мое слово, и будьте уверены, я умею его держать — такого никогда не случится. Ваша честь в безопасности, как и душа.