Однажды в Париже - Дмитрий Федотов

— Пойдемте к маркизе, Анри, — встрепенулся Ротру. — Там сейчас будет весело: обязательно сцепятся принц де Марсийак и аббат де Гонди. Они любят поспорить. А аббат обещался приехать к шести.

Де Голлю очень не хотелось уходить от камина, но пришлось.

Вокруг постели маркизы уже были сдвинуты стулья и раскладные табуреты. Когда Анри и Ротру вошли, вся компания хохотала. Леди Карлайл тоже была там, сидела возле самой кровати, задорно смеялась и то и дело что-то шептала на ушко хозяйке. А вот де Голль все острее чувствовал себя чужим.

— Я помню ваш гадкий афоризм, Франсуа! — воскликнула маркиза. — «Какая это скучная болезнь — оберегать свое здоровье чересчур строгим режимом!»

— Это не афоризм, мадам, а жизненное наблюдение, — с достоинством ответил де Марсийак. — Я называю такие наблюдения максимами.

— По-латыни «maxima» — значит «величайшая», — громко произнес некий молодой человек, дерзко присаживаясь на постель рядом с маркизой. Она, впрочем, не возражала, и другие гости тоже отнеслись к этому на удивление спокойно. — Кажется, вам, месье, смерть от скромности не грозит!

«Ого, — сказал себе Анри, — так вот кто сюда пожаловал! Ротру оказался прав. Хотя голос у этого смуглого господина не хриплый и ростом он куда ниже того мерзавца с лютней, — хорошо, если мне по плечо, — однако именно на него нужно обратить особое внимание. Он так открыто выступает против кардинала Ришелье, что с него станется платить сочинителям за гадкие песенки. Впрочем, едва ли не все гости маркизы де Рамбуйе были бы рады падению его преосвященства и передрались бы за право нашептывать свои бестолковые советы королю…»

Одетый с неимоверным щегольством, в пурпуэн и штаны цвета адского пламени, с преогромными ленточными розетками на подвязках и такими же розетками на туфлях, с необъятным кружевным воротником, вопреки эдикту кардинала о борьбе с роскошью, этот молодой наглец тем не менее был лицом духовного звания. Однако сутану надевал только в случае острой необходимости. Звали его Жан-Франсуа-Поль де Гонди.

По воле отца он в десять лет принял постриг. Родня посодействовала тому, чтобы в четырнадцать он стал одним из каноников собора Парижской Богоматери. Будь у него желание продвигаться вверх по лестнице церковной иерархии — с его способностями, честолюбием и азартом де Гонди бы, возможно, и на папский престол когда-либо посягнул. Он достиг успехов в богословии — после диспута в Сорбонне получил степень доктора теологии. Он мог произнести такую проповедь, что при дворе неделю только о ней и говорили. Он мог бы даже стать сподвижником Ришелье, но… помешала любовь.

Юного Жана-Франсуа угораздило влюбиться в Анну де Роан, герцогиню де Гемене. Дама была старше него на семь лет, имела супруга, родного брата герцогини де Шеврёз, и двоих сыновей, но все это для влюбленного не имело значения. Страсть де Гонди была совершенно рыцарской. Что, однако, не мешало ему напропалую колобродить с более доступными красавицами. Видимо, таким образом будущий аббат протестовал против навязанного ему духовного сана.

Осенью 1630 года был раскрыт очередной неудачный заговор аристократов против кардинала. Заговорщиков покарали — кого тюремным заключением, кого ссылкой. Обе дамы из семейства Роан были основательно замешаны в этом деле. Но если герцогине де Шеврёз, как говорится, сам Бог велел встревать в интриги, то ее невестка Анна, одна из самых образованных аристократок Франции, гораздо меньше привлекала к себе внимание двора, уже уставшего считать любовников Шевретты. Однако Анна де Роан так же была предана Анне Австрийской и так же принимала участие во всех интригах, которые могли бы пойти на пользу королеве. В качестве наказания обеим герцогиням было предписано покинуть Париж.

Рыцарь де Гонди остался без дамы сердца. Это привело его в ярость. Он объявил свою личную войну кардиналу. И его счастье, что Ришелье никогда не обращал особого внимания на таких салонных вояк. Тем более что де Гонди был малого роста, близорук, некрасив, нескладен и неловок. Насмешница-природа, как видно, решила отыграться за блестящий ум, необычайную одаренность и бешеную энергию влюбленного священника.

Ко всему прочему, де Гонди имел весьма задиристый нрав и постоянно норовил затеять дуэль, мало беспокоясь о репутации противника.

Де Голль подумал и подошел поближе. Де Гонди, красуясь перед дамами, вполне мог брякнуть что-нибудь такое, из чего проницательный человек сделал бы разумные выводы.

Тут в дверях появился лакей маркизы.

— Госпожа де Комбале и госпожа де Сабле! — объявил он.

Маркиза даже вскочить попыталась, но медвежий мешок не дал ей ступить и шагу.

— Боже мой, наконец-то! — воскликнула она и заторопилась: — Господа, господа, освободите стулья для дам! Месье Марсийак, сделайте милость, приведите мою Жюли!

Старшая дочь маркизы любезничала в одной из «голубых гостиных» с поклонником, Шарлем де Сен-Мором, которому предстояло вскоре стать маркизом де Монтозье. Замуж она вообще не собиралась, уверенная, что и в шестьдесят лет найдет женихов. Семейные хлопоты редко бывают утонченными и изысканными, а ей нравилось блистать в материнском салоне среди самых образованных и талантливых парижских кавалеров.

Принц де Марсийак поспешил выполнить поручение и едва не столкнулся с Анной-Женевьевой. Извинившись, он хотел было поцеловать ей руку, но девушка отдернула кисть с таким видом, будто к ней пытался прикоснуться парижский золотарь. Однако и она проводила молодого человека внимательным взглядом, и он, выходя из спальни, обернулся.

Глазастая графиня Карлайл все это видела и улыбнулась, подумав: вот так зарождаются роковые романы. В том, что роман будет именно роковым, она не сомневалась.

Мари-Мадлен и ее молодая подруга вошли, отвечая на приветствия и поклоны дежурными улыбками. Обе были явно не веселы, но госпожа де Сабле все же старалась держаться бодро.

— Выше головку! — шепнула она де Комбале. — Они должны понять, что вам ничего не угрожает. Они должны видеть, что вы — хозяйка Пале-Кардиналь!

Мари-Мадлен вздохнула и благодарно улыбнулась подруге. Хотя ей было не до веселья: она знала, что отец Жозеф слов на ветер не бросает. Но, несмотря ни на что, нужно было показать всему Парижу, что ее положение в Пале-Кардиналь остается прежним. Поэтому мадам де Комбале нарядилась для визита к маркизе в свое лучшее платье и надела самые дорогие драгоценности, в том числе недавно подаренные кардиналом серьги с изумрудами и бриллиантами, которых еще никто в Париже на ней не видел. Мадам де Сабле тоже выглядела превосходно.

Анри искренне обрадовался, увидев свою покровительницу.

Они даже толком не были знакомы, просто матушка де Голля воспользовалась случаем и попросила племянницу кардинала замолвить словечко за сына. После чего семейство де Голлей нанесло благодарственный визит госпоже де Комбале, и матушка с чистым сердцем вернулась в Бретань — теперь будущее Анри было обеспечено. Таких словечек мадам де Комбале замолвила уже немало. И хотя в итоге словечка не потребовалось, поскольку его преосвященство лично выбрал молодого лейтенанта из большого числа претендентов в его гвардию, позже де Голль часто встречался с мадам де Комбале в Пале-Кардиналь, и оба всякий раз радовались встрече. Это была необъяснимая и совершенно невинная симпатия.