Загадочная Московия. Россия глазами иностранцев - Зоя Ножникова

С нами говорили издали, запретили выходить на берег и не хотели принять наши бумаги. Когда посол сказал, что хочет кого-нибудь из своих послать с корабля в город к генерал-губернатору для выполнения необходимых церемоний вежливости, он извинился и сказал, что этого не разрешит. Я видел здесь странные суда, похожие на кельнские баржи, покрытые травой.

На корабль пришел купец из Риги Харман Беккер. Он предложил послу свою усадьбу, чтобы там расположиться, так как он беспокоился, что нам придется пройти карантин.

4 октября. В городе издан приказ не допускать чужих.

8 октября. От генерал-губернатора пришли жаловаться, что наши люди были в кабаке на берегу и плохо себя вели, вопреки обещанию и запрету».

По морю, по суше ли, рано или поздно посольства добирались до границ Московского государства. И сразу все менялось. С одной стороны, позади оставались многие опасные западни дороги, с другой стороны — жизнь иностранцев должна была подчиняться строгим правилам, установленным русскими. У границы посольства встречали приставы — специальные великокняжеские и царские чиновники, которые сопровождали дипломатов до столицы.

* * *

Вот что писал Герберштейн:

«Во время дальнейшего путешествия посла пристав быстро разузнает прежде всего имя посла и отдельных слуг его, равно как имена их родителей, из какой кто области родом, какой кто знает язык и какое занимает положение: служит ли он у какого-либо другого государя, не родственник ли он, или свойственник, или друг посла и бывал ли прежде в их стране. Обо всем этом в отдельности они тотчас доносят письмами великому князю. Затем, когда посол уже немного проедет, его встречает человек, сообщающий, что наместник поручил ему заботиться о всем необходимом для посла в дороге; вместе с ним находится писарь».

Записи в русских посольских книгах о встрече посольства Герберштейна

Не все иностранцы сразу понимали, зачем русским нужны имена их родителей. Но Барон знал, что у русских вежливое обращение предполагает употребление как имени, так и отчества, и западных европейцев в Московии они часто называли по-своему. К Николаасу Витсену, к примеру, обращались «Николай Корнельевич». Кроме того, хозяева должны были представлять себе, насколько знатны приезжие, чтобы обходиться с ними согласно их положению.

Уже первый ночлег на московской земле обеспечивался русскими. У Герберштейна это было так:

«Мне был отведен пустой дом, в который для начала доставили лавки, стол и тонкую специально выделанную кожу для окон. По их меркам дом был хорош. Мне представили писца, который ежедневно распоряжался доставкой еды и питья, именно: большого куска говядины, куска сала, живой овцы, одного живого и одного забитого зайца, шести живых кур, зелени, овса, сыра. Соль же привозили лишь один раз в неделю, перца и шафрана вполне довольно. Все это каждый день привозилось на обычных у них повозках. В рыбные дни мне привозили забитую рыбу и много больших копченых на воздухе без соли осетров; еще графинчик с водкой, которую они всегда пьют за столом перед обедом. На другой повозке — три сорта хорошего меда и два сорта пива. Одно из них было приятно сладкое».

* * *

Однако посольства желали двигаться дальше, и по этому поводу между гостями и хозяевами не раз бывали столкновения.

Герберштейн: «Так как московиты видели, что мы направляемся дальше, то стали умолять нас, чтобы мы по крайней мере отобедали, и их пришлось послушаться. Я знал причину, почему нас так долго задерживали в этих пустынях, — а именно, что мы слишком поздно предупредили о нашем приезде, и они послали из Смоленска к великому князю уведомление о нашем приезде и ждали ответа, можно ли нас впускать в крепость или нет. Но я решил проверить их намерения и после обеда двинулся по дороге к Смоленску. Когда другие приставы заметили это, они немедленно помчались к провожатому и известили его о нашем выезде. Тут поднялся переполох. Они стали просить нас, присоединяя к просьбам даже угрозы, чтобы мы остались. Однако, пока они бегали туда и обратно, мы почти прибыли к следующему месту ночлега, и мой пристав сказал мне:

— Сигизмунд, что ты делаешь? Зачем ты разъезжаешь в чужих владениях по своему усмотрению и вопреки распоряжению господина?

Я отвечал ему:

— Я не привык жить в лесах вроде зверей, а привык жить под крышей и среди людей. Послы вашего государя проезжали через державу моего господина по своему усмотрению днем и ночью, и их провожали через большие и малые города и селения. То же самое пусть будет позволено и мне. И нет у вас на то приказа вашего господина, да я и не вижу причины и необходимости в таком промедлении.

После этого они сказали, что свернут немного в сторону, в деревню, под крышу, ссылаясь на то, что уже надвигается ночь и, кроме того, отнюдь не подобает въезжать в крепость так поздно.

Но мы, не обращая внимания на выдвинутые ими доводы, направились прямо к Смоленску, где нас приняли вдали от крепости и в таких тесных хижинах, что мы смогли ввести лошадей, только выломав предварительно двери в стойлах. На следующий день мы еще раз переправились через Борисфен и ночевали у реки почти напротив крепости в двух приличных домах.

Наместник принял нас через своих людей и почтил даром: напитками пяти сортов, именно: мальвазией и греческим вином, а остальные были различные меда, а также хлебом и некоторыми кушаньями.

Проехав десять миль, мы достигли места, где река Вопец, истекающая от Белой, впадает в Днепр близ некоего монастыря. Ранним утром на следующий день монашек перевез меня и графа через большую воду, ибо Днепр сильно разлился, пока мы снова не попали на дорогу, до которой не достигало половодье. Лодчонка не могла вместить много. На ней монах по очереди перевез большинство прислуги и седла. Наши сундуки и тюки перевезли на веслах кораблем к Дорогобужу. Лошади же переправлялись другим путем, переплывая от одного холма к другому на расстоянии трех миль.

Затем, проехав две мили, мы снова прибыли к речке под названием Уша; там был высокий мост, по которому мы и проехали. Потом мы добрались до большого леса, рядом с которым шла дорога, рядом же текла и река. Но воды было так много, что остаться на дороге мы не могли. Мы двинулись в лес, было очень поздно. Снегу было почти по колено, он был совсем рыхлый, да и земля под ним рыхлая. Кругом лежало множество огромных толстых деревьев, рухнувших от старости и от ветра; через них нам приходилось перебираться. И уже глубокой ночью кто-то из наших наткнулся в лесу на поляну. Там мы провели ночь совершенно без пищи. Кое-кто остался в лесу и выбрался к нам только утром. Сопровождавшие нас приставы могли бы довести нас до домов, бывших совсем близко, если бы хотели. Шел мелкий дождь, и было довольно сыро.

Зимние снега почти растаяли, реки были полны воды; да и ручьи, выйдя из берегов, катили огромное количество воды, так что через них переправиться можно было только с опасностью и великими трудностями, ибо мосты, сделанные час, два или три тому назад, уплывали от разлива вод. Цесарский посол, граф Леонард Нугарола, чуть было не утонул. Я тогда стоял далеко от берега на мосту, вот-вот готовом уплыть, и следил за переправой поклажи. Лошади переправлялись вплавь. Лошадь графа стойко держалась рядом с лошадьми московитов, которые вели себя так, будто ничего особенного не происходило. В толкотне лошадь графа сорвалась задними ногами в глубину ручья, потому что из-за снега не было видно, где кончался берег. Смелое животное вырвалось-таки из воды, но граф упал навзничь из седла, к счастью, зацепившись ногой за стремя. Из-за этого его вытащило из глубины на мелководье, где нога его выскочила из стремени; он лежал в воде на спине, лицо его было закрыто испанским плащом, он был беспомощен.