Кровавое безумие Восточного фронта - Хельмут Нойенбуш

Теперь все надежды возлагались на транспортные эскадрильи германских люфтваффе и их трехмоторные машины Ю-52. Временный аэродром вблизи Демянска мог удовлетворять лишь первостепенные нужды, через него завозились провиант, боеприпасы, горючее. Через него осуществлялась и эвакуация раненых. Прибытие каждого такого самолета становилось событием. Среди пилотов-транспортников тоже были большие потери. Трудно вообразить, что пришлось вынести немецкому солдату в эти жестокие зимние месяцы. Лишь ранней весной 1942 года удалось создать узкий коридор войскового подвоза. И вот мы, молодые пехотинцы, в те сырые, промозглые дни небольшими группами небольшим интервалом, пройдя по шатким бревнам деревянного настила, вошли в кольцо окружения через этот самый коридор. Ширина его в самом узком месте составляла 400 метров, местами он с обеих сторон простреливался противником, а длина — приблизительно 18 километров. По обеим сторонам внутреннего фронта коридора окопались силы дивизии СС «Мертвая голова». Русские постоянно пытались прорвать этот единственный путь обеспечения. Для лежавших в глухой обороне дивизий это были самые тяжелые времена, но именно они сумели отвлечь на себя целых пять русских армий.

Бревенчатый настил дороги, единственный путь войскового подвоза в кольцо окружения, первоначально возводился для снабжения Демянска. Он был так сильно поврежден артиллерийским огнем и бомбами, что стал полностью непроезжим. Переправить по нему удавалось лишь небольшие по численности пехотные части. Противник с обеих сторон подвергал путь снабжения непрерывным минометным обстрелам. Мины, которые мы прозвали «фрикадельками», нередко шлепались в трясину, не разрываясь. На наиболее узких участках противник простреливал коридор из пулеметов. Во время передвижения через коридор мы всегда были начеку, чутко прислушиваясь к выстрелам из артиллерийских орудий и краем глаза отыскивая для себя подходящее место для укрытия, если станет совсем уж жарко. А по ночам коридор становился и вовсе непроходимым. Через эту заболоченную, усеянную ямами с водой местность и разрушенные огнем остатки бревенчатого настила и в светлое время суток было сложно пробраться. И наша запасная часть, включенная в 126-ю пехотную дивизию, в страшную духоту двинулась по снабженческому коридору к Демянску. По обеим сторонам в болотах и ямах, наполненных водой, еще с зимы лежали трупы русских солдат, лошадей, а также полусгоревшие обломки подбитых танков и грузовиков. Более жуткой картины для нас, молодых пехотинцев, вообразить трудно. Страшный, ужасающий смрад исходил от разлагавшихся трупов лошадей, сплошь покрытых белесой колышущейся массой червей. Вся эта мертвечина еще долго не давала нам покоя, поскольку убрать ее не было никакой возможности. Не следует забывать и о комарах, тоже ставших для нас адовыми муками. Прямо у нас над головами проносились колонны транспортных Ю-52. Ежедневно садились и взлетали от 100 до 150 машин, снабжавших 100000 человек 16-й армии, доставлявших в котел все необходимое и забиравших оттуда раненых. Проход через коридор войскового подвоза вечером наконец завершился, и мы получили возможность передохнуть. Он стал для меня одним из самых изнурительных маршей за всю войну в России.

По прибытии в 126-ю пехотную дивизию нас, молодых запасников, разделили на полки. Я попал в 422-й пехотный полк, в 4-ю пулеметную роту. Адъютант полка приветствовал нас следующей тирадой: «Ну, вот, дождались! Скоро они нам из детского сада пополнение пришлют. Вы хоть голую бабу живьем видели?» Повисло неловкое молчание, после этого посыльный повел нас на командный пункт 4-й роты.

Глава 4. Знакомство с передовой, проживание в землянке, скудная жратва, комарье тучами, я — связной, едва не попавший в плен

Путь в 4-ю роту пролегал по холмистой и заболоченной местности, через кустарник и луга. Прямо у кустарника краснели целые ковры спелой брусники, ягоды, произрастающей до самой Сибири. Я, на всякий случай, приметил себе местечко, чтобы потом полакомиться и пополнить ослабевший организм витаминами. Чуть в стороне горел небольшой костер из поленниц, перед ним на корточках сидели две русские женщины в темной одежде. Наверняка картошку пекут, подумал я. Я спокойно подошел к ним попросить головешку прикурить сигарету, но, едва увидев их лица, в испуге отпрянул — лица обеих пожилых женщин покрывала буроватая корка, и руки тоже. Боже мой, да этим несчастным уже не помочь, промелькнуло у меня в голове. У них, скорее всего, проказа.[11]

Где-то вдалеке погромыхивала артиллерия, и у нас, молодых запасников, похолодело в животе. Мы сейчас приближались к передовой, это подтверждали и другие недвусмысленные признаки боя — автоматные и пулеметные очереди. Затем нам повстречались двое санитаров, которые несли в тыл тяжело раненного унтер-офицера. Жуткая картина: окровавленная голова болтается в такт шагам несущих. Я впервые видел тяжелораненого немца и не на шутку перепугался.

Вскоре мы явились на командный пункт 4-й роты, там нам посоветовали ходить пригнувшись. Чавкая сапогами по грязи, мы через траншеи добрались до землянки ротного командира, лейтенанта Вайса, оказавшегося, как выяснилось вскоре, человеком понятливым и опытным фронтовым офицером. Далее нас разбили по подразделениям пулеметчиков. Меня пока что в качестве связного оставили в отделении управления роты и велели ознакомиться с системой ходов сообщения. На фанерном листе я потом начертил синим мелком примерную схему позиций. В сырой землянке первую ночь не спалось вообще. Дощатые нары мало подходили для лежания, впрочем, и без этого хватало раздражителей — отрывистые выкрики команд, уханье минометов, пулеметные очереди и так далее. Потребовалось время, чтобы привыкнуть к этому. Спать можно было, даже не снимая каски, ее продуманная форма это позволяла.

Приходилось стоять на посту, заниматься хозработами, окапываться — свободного времени почти не оставалось. Ежедневно нам сообщали пароль, чтобы, в первую очередь, в темное время суток по отзыву мигом определить, кто свой, а кто чужой. В дождливую погоду выручала плащ-палатка, хотя штаны и сапоги промокали насквозь. Стоявшая в землянке печка «фирмы «Самоделка» обеспечивала теплом, если, конечно, раздобудешь сухих поленьев для растопки. Потом, если печку как следует растопить, можно было подкладывать и сырые березовые дрова. Землянка состояла из сложенных в несколько накатов толстых бревен. В ней всегда было сыро и дымно; кроме того, она кишела вшами. Я заметил это, ощутив зуд сначала под воротником, потом на спине и в нижней части тела. Зудело все тело. Можно было потереться о косяк землянки, но это помогало лишь ненадолго. К этому следует добавить муки, причиняемые комарами, этой широко распространенной на севере России бедой. Кровососущие бестии жужжали день и ночь у самых ушей. Свыклись мы и с обычными для военного времени отхожими местами — ямами, вырытыми где-нибудь в отдалении. Туалетная бумага в ее традиционном представлении просто не существовала. После того как в ход шел последний бумажный носовой платок, приходилось пользоваться письмами из дому либо фронтовыми газетами. Последним из подручных средств был пук вырванной свежей травы, но от нее тоже возникал зуд в самом чувствительном месте. Пришлось до минимума сократить ежедневный туалет, включая и бритье — бриться приходилось раз в два дня. Я научился бриться даже без зеркала. Фактор бритья приобретал особую важность в связи с возможностью газовых атак — маска противогаза должна была плотно прилегать к коже лица.