Мария - королева интриг - Жюльетта Бенцони

Каждое из этих слов камнем падало на иллюзии Элен, которая целиком обратилась в слух. Ее прекрасный сон недолго длился: даже если этот знатный вельможа и свободен, он никогда не предложит руку девушке из не слишком знатного рода, пусть даже и бретонке.

Женат Кенсингтон или нет, Марию мало волновало. Для нее клятвы перед алтарем имели весьма условное значение. Ее гораздо больше беспокоило то, что этот мужчина, которого она уже дала себе слово соблазнить, мог оказаться пуританином. Рядом с ним все другие мужчины перестали существовать, даже бесподобный Бекингэм, и Мария знала, что ее жизнь потеряет всякую соль, если ей не удастся внушить ему страсть, по меньшей мере, такую же, которая с недавних пор сжигала ее саму. Она, несомненно, наткнется на сопротивление, ибо эти люди славятся своим презрением к плотским удовольствиям, но от этого победа будет только слаще. Возможно, достаточно будет всего лишь сменить привычную тактику: такого мужчину не соблазнить теми же приемами, что какого-нибудь Шевреза. Мария порадовалась тому, что в этот вечер надела роскошное платье со скромным вырезом, не уподобляясь при этом Элен, которая, бог знает почему, снова вернулась к брыжам. Мария действовала так из простого лицемерия перед королем, тлеющий гнев которого ей вовсе не хотелось бы разжечь снова. Поэтому-то с некоторых пор она стала вести себя благоразумно и достойно (супруг был от этого в полном восторге и приписывал заслугу себе!), приберегая вспышки веселья для тех редких моментов, когда она оставалась наедине с Анной Австрийской или находилась в компании Луизы де Конти и Антуанетты де Верней. Не могло быть и речи о том, чтобы дать Его Суровому Величеству малейший повод вновь отстранить ее от двора. Что до Кенсингтона, то, если она его не отпугнет, покорить его у нее хватит сил. Его полный восхищения взгляд, который она все еще чувствовала на себе, был таким многозначительным…

Элен также поймала этот взгляд, хотя Генри ее как будто и не заметил. Она была глубоко уязвлена, но постаралась успокоить себя мыслями о том, что Рич, будучи джентльменом, не мог публично узнать ее, не спровоцировав при этом неприятные для нее объяснения. В конце концов, может быть, он явился в Лувр, растворившись в толпе вместе со своими спутниками, для того чтобы проверить, сказала ли она правду, вовсе не предполагая, что его узнают и инкогнито будет раскрыто. Он сказал ей, что завтра едет в Испанию, и это оказалось правдой. Так, может быть, стоит лишь проявить терпение и подождать, пока он решит продолжить их отношения. Даже если речь не может идти о браке, любовь по-прежнему возможна! Что касается его особенного взгляда, то он еще ни о чем не говорит: практически все мужчины смотрят так на герцогиню, встречаясь с нею впервые, и если красавец Генри — пуританин, он должен избегать женщин с такой ужасной репутацией. Эти мысли тем не менее помешали Элен уснуть.

Мария также не спала, нисколько не догадываясь о том, что происходило в это время в покоях королевы. Бестактность Монморанси уже практически обрела масштаб государственного дела. Вместо того чтобы отправиться к своей жене, Людовик XIII пошел к своей матери изливать желчь. Та, радуясь обороту, который приняло дело, притворилась, что защищает невестку, прекрасно зная, что это верный способ разжечь гнев короля. Анна молода, несколько непоследовательна, но совершенно бесхитростна. Она любит играть с огнем, но разве можно вменить это в вину женщине, притом хорошенькой? Мудрость приходит с возрастом и т, п. В результате Людовик упросил флорентийку пойти и отчитать его жену. Что та и сделала с большим удовольствием, поскольку обожала указывать испанке на ее ошибки. Однако королева высокомерно отвергла упреки. Мария Медичи отправилась жаловаться сыну, который на сей раз потребовал от виновницы, чтобы она принесла свои извинения свекрови. Иными словами, в эту ночь в Лувре всем было не до сна.

Явившись утром в покои королевы в момент ее пробуждения, Мария де Шеврез отметила ее неважный вид и опухшие глаза. Злая, как собака, донья Эстефания помогала Анне надевать расшитую золотом батистовую сорочку и красные с белым шелковые чулки. Дамы вокруг хранили осторожное молчание. При виде подруги Анна расплакалась, что вызвало целую лавину испанских слов у дуэньи, но королева так и не сделала Марии знак приблизиться. Герцогиня подошла к мадам де Лануа, которая вместе с горничной мадам Берто сосредоточенно изучала содержимое сундука с платьями, несомненно, лишь для того, чтобы хоть чем-то занять себя, поскольку выбор туалетов вовсе не входил в ее обязанности.

— Что произошло? — шепотом спросила Мария.

Мадам де Лануа отличалась суровым нравом и недолюбливала Марию, но не могла спорить с тем, что с ее появлением становилось веселее. Она подняла глаза к потолку:

— Настоящая драма. Вы не видели в передней молодых людей?

— Нет. А что?

— Король запретил королеве в свое отсутствие принимать любых мужчин. За исключением священников, разумеется!

— Боже праведный! Уж не придется ли нам теперь жить в Лувре точно в Эскуриале?

— Похоже на то!

— Это из-за господина де Моим…

— Тсс! Нынче некоторые имена лучше не произносить. Мне известно лишь, что теперь герцог, должно быть, уже на пути в свой замок Шантильи.

— Его жене это доставит большое удовольствие, но, право же, столько шума из ничего! Я вовсе не вижу повода для драмы!

Ворчливый голос старой Стефанили, с ужасающим испанским акцентом призвавший к тишине во имя страдающей головной болью королевы, положил конец их разговору. Горничные продолжали двигаться в тишине, достойной монастыря, изредка нарушаемой едва слышными вздохами. В соответствии с новыми указаниями в это утро не было больших выходов, и, одевшись, Анна Австрийская прослушала мессу, после чего позавтракала в одиночестве, так как ее супруг рано утром отправился на охоту в Сен-Жермен. Она ни разу не заговорила с Марией, как, впрочем, и с другими, и герцогиня, не облеченная более официальной должностью, предпочла сократить свой визит. Она отлично знала, что мрачное настроение королевы сохранится лишь до тех пор, пока та не заметит отсутствия своей подруги и не начнет по ней скучать. Предстоящие часы, вне всякого сомнения, пройдут в основном в молитвах, и не отличавшейся особой набожностью Марии вовсе не хотелось принимать в этом участие. Она потихоньку улизнула под завистливые взгляды фрейлин, едва осмеливавшихся дышать.

В надежде разузнать побольше о событиях прошлой ночи она спустилась к королеве-матери, но застала там лишь ее первую фрейлину мадам де Гуршевиль: Ее Величество посещала новый дворец, строящийся на левом берегу Сены, в сопровождении своего канцлера, иными словами новоиспеченного кардинала Ришелье. Марию не вдохновляло присутствие этого человека, в котором она угадывала противоборствующую силу, но так как, со слов мадам де Гуршевиль, Ее Величество пребывала в превосходном настроении, герцогиня решила присоединиться к королеве-матери. Она через сады вернулась в особняк Шевреза, велела запрягать карету, оставила Элен мечтать у камина над вышиванием, в котором та нисколько не продвинулась со вчерашнего дня, потребовала к себе Мальвиля, но его не оказалось поблизости. В последнее время он частенько отсутствовал, и она Дала себе слово устроить ему нагоняй, едва он попадется ей на глаза. Наконец Мария отправилась во дворец, обещавший стать самой прекрасной резиденцией Парижа (Это Люксембургский дворец, нынешняя штаб-квартира Сената).