Величайшие врачеватели России. Летопись исторических медицинских открытий - Александр Бушков

Супруги Пироговы были крайне религиозны, церковь посещали регулярно, в праздничные дни не пропускали ни одной заутрени, обедни и всенощной. А пост соблюдался настолько строго, что в дни Великого поста мяса не получала даже кошка. В религиозном духе воспитывали и детей. Однако во всем этом не было ни тени фанатизма. У Ивана Ивановича, уважавшего и ценившего образование, имелась неплохая библиотека. Правда, взгляды Елизаветы Ивановны на образование, как бы это выразиться, были довольно оригинальными. Как вспоминал сам Пирогов, она считала: образование в высшей степени необходимо для сыновей и вредно для дочерей. По ее мнению, «мальчики должны быть образованнее своих родителей, а девочки не должны были по образованию стоять выше своей матери». Поэтому сыновей с достижением положенного возраста отдавали учиться, а вот девочек Елизавета Ивановна оставляла при себе и давала им такое же скромное домашнее образование, какое получила сама: читать-писать-считать, и не более того. (Правда, впоследствии, как опять-таки вспоминает сам Пирогов, «она горько раскаивалась в своем заблуждении».)

Еще в раннем детстве друг отца Пирогова, подлекарь Березин, задавал мальчику загадки по-латыни, приучая таким образом к языку. А другой знакомый семьи, известный оспопрививатель и акушер А.М. Клаус, занимал маленького Николашу микроскопом, который всегда носил в кармане. Пирогов вспоминал: «Раскрывался черный ящичек, вынимался крошечный блестящий инструмент, брался цветной лепесток с какого-нибудь комнатного растения, отделялся иглою, клался в стеклышко, все это делалось так тихо, чинно, аккуратно, как будто совершалось какое-то священнодействие. Я не сводил глаз с Андрея Михайловича и ждал с замиранием сердца, когда он пригласит заглянуть в его микроскоп».

Читать Николаша выучился самостоятельно, в шесть лет (замечу с ноткой нескромности – а я в пять). Только я учился по «Трем мушкетерам», а Пирогов – по распространенным тогда в московских домах лубочным листкам, карикатурам на Наполеона и битых французских вояк. «И содержание картинок, и подписи к ним были в педагогическом отношении нелепы, – вспоминал Пирогов, – но влияние на детей этих картинок было весьма значительно».

В самом деле, Пирогов не был каким-то уникумом – именно таким образом учился читать и Герцен, и многие их с Пироговым сверстники. Это была распространенная практика.

Когда мальчику пошел восьмой год, к нему пригласили домашнего учителя, студента Московского университета, обучавшего русскому языку. Потом студент-медик учил его латыни, главным образом предлагая для перевода латинские тексты, и основам французского.

Насмотревшись на визиты домашних докторов к его братьям и сестрам, мальчик пристрастился к игре «в лекаря». Рассадив своих братьев, сестер и даже одетую в женское платье кошку, он с важным видом обходил «пациентов», осматривал их, садился за стол и выписывал рецепты. Правда, это еще ничего не означало – во многое мы играем в детстве, но это крайне редко влияет потом на выбор профессии. Другое дело – еще одна любимая игра, в войну, по окончании которой Пирогов непременно оказывал помощь «раненым». Вот это уже оказалось прямо-таки делом пророческим…

Когда мальчику минуло одиннадцать, отец отдал его в лучший в Москве частный пансион Кряжева. Стоило это недешево, но деньги были плачены не зря: Кряжев был одним из виднейших московских педагогов, составил и издал несколько учебников по иностранным языкам (сам хорошо владел английским, французским и немецким) и коммерческому делу, переводил книги по естествознанию, одно время был преподавателем, а потом и директором Московского коммерческого училища, пока не открыл в июне 1811 года свой пансион, куда, конечно же, подбирал хороших учителей. В пансионе учили русской и древней истории, математике, географии, русской словесности, учили говорить и читать по-французски, давали кое-какие основы немецкого. «Осечка» получилась лишь с латынью – преподававший ее священник оказался милейшим и добрейшим человеком, но очень скверным учителем (редкость у Княжева).

В пансионе Николай проучился только два года. Потом отец его забрал по грустно-прозаической причине: стало не хватать денег. Дела Пирогова-старшего сильно пошатнулись из-за того, что его помощник бежал из Москвы в неведомом направлении, прихватив немалую сумму казенных денег. Я так и не доискался, отчего так случилось, но возмещать немалый убыток из собственных денег пришлось именно Пирогову…

Юному Николаю грозила унылая карьера мелкого чиновника, но в его судьбу вмешался и определил ее на всю оставшуюся жизнь домашний врач семейства Пироговых, Ефрем Осипович Мухин.

Врач был не из рядовых, и даже самый краткий рассказ о нем отнимет немало времени. Е. О. Мухин (1766–1830) – доктор медицины и хирургии, анатомии, физиологии, судебной медицины и медицинской полиции (что означает последняя научная дисциплина, мне, честное слово, неизвестно). Медицине обучался в Харьковском коллегиуме, работал в военных госпиталях во время очередной русско-турецкой войны, еще при Екатерине преподавал в хирургической школе при Московском военном госпитале, позже защитил докторскую диссертацию в Голицынской больнице, преподавал медико-хирургические науки в Славяно-греко-латинской академии, был профессором анатомии и физиологии в московском отделении Медико-хирургической академии. С 1813 года – профессор Московского университета, где преподавал анатомию, физиологию, токсикологию, судебную медицину и ту самую загадочную «медицинскую полицию» (быть может, так тогда именовали судмедэкспертизу?). Мало того, занимал немаленькие административные посты: декан отделения врачебных наук и заседатель университетского правления. Не слабо, одним словом. Фигура и персона.

Именно Мухин, считая Пирогова весьма способным и определенно питающим симпатии к врачебному искусству, предложил Пирогову-старшему подготовить Николая к поступлению на медицинский факультет Московского университета. Но тому было весьма существенное препятствие: Николаю в то время едва исполнилось четырнадцать, а по тогдашнему университетскому уставу в студенты принимали только с шестнадцати. Однако Мухин заверил, что это препятствие он поможет обойти. В самом деле, при его-то положении в университете…

Называя вещи своими именами, в университет Пирогов попал по чистейшей воды блату. Но именно благодаря этому Россия получила великого хирурга и ученого. И причина не в одном только блате: вступительные экзамены Пирогов выдержал отлично. Экзаменаторы – профессора Мерзляков, Котельницкий и Чумаков – сообщили правлению университета, что, «испытав Николая Пирогова в языках и науках, требуемых от вступающих в университет в звании студента, нашли его способным к слушанию профессорских лекций в сем звании».

Произошло это в ноябре 1824 года. Колоритная деталь эпохи – перед зачислением в студенты Пирогову дали подписать обязательство: «Я, нижеподписавшийся, сим объявляю, что я ни к какой масонской ложе и ни к какому тайному обществу ни внутри империи, ни вне ее не принадлежу и обязываюсь впредь к оным не принадлежать и никаких сношений с ними не иметь. В чем подписуюсь, студент медицинского отделения Николай Пирогов».

В последние годы царствования Александра I бумагу такого содержания обязаны были подписывать все студенты, офицеры и чиновники на государственной службе. К тому времени Александр уже кое-что знал о декабристских обществах и искренне полагал, что сможет с ними справиться посредством таких вот бумажек. Его величество был мастером на всевозможные дурацкие решения, что не раз демонстрировал. Те же декабристы, преспокойно подмахнувши «обязательство», продолжали обсуждать будущий переворот, дискутируя главным образом касаемо одной-единственной темы: посадить свергнутого императора под замок или без лишнего гуманизма пристукнуть к чертовой матери?