Ты у меня под кожей - Юлия Резник

— Меню-то здесь на французском. И боюсь, мушкетера в нем нет.

Понятливо киваю, делаю официанту знак рукой, а пока тот идет к нам через зал, осторожно сгребаю со стола Сашкину ладошку и под ее затуманенным взглядом касаюсь запястья губами. Ощущаю, как учащенно бьется пульс. И как замирает ее дыхание. Ну, ведь можем, когда хотим. Все у нас получается…

— Готовы сделать заказ?

— Если вы нам с ним немного поможете.

Видимо, мы не первые, у кого возникают такие проблемы. Официант терпеливо нам объясняет, что если пролистнуть меню дальше, можно увидеть перечень на русском языке. Заказываем вино, традиционные блюда. Пока ждем, вспоминаем общее прошлое. Моем кости парням. Я практически о каждом что-нибудь да знаю. А Сашка с интересом слушает. И есть в этом что-то особенное. Не хочу, чтобы этот вечер заканчивался. Он начался не слишком хорошо, но его итог вполне меня удовлетворяет, а впрочем…

— Саш, ты будешь десерт?

— Нет. Я ужасно объелась. К тому же… — кусает губы, — думаю, самое сладкое меня ждет дома.

— Это точно, моя хорошая. Можешь не сомневаться.

Саша

— Ну, наконец-то! Я чуть в розыск на тебя не подала!

Наташа выходит из-за небольшого столика мне навстречу и крепко обнимает. Я порядком опоздала, попав в затор, она уже успела заждаться.

— Сразу в розыск? Не слишком ли круто? — невинно улыбаюсь, делая вид, что не замечаю озабоченного взгляда подруги.

— А что прикажешь мне делать? Ты пропала почти на неделю. Такого не было… дай-ка подумать… да с тех пор, как мы познакомились, пожалуй, я ничего подобного не припомню.

— Прости. Как-то мне…

— Как-то не до подруг тебе было.

— Это точно.

Бросаю сумку на соседний стул, а сама плюхаюсь на диванчик. Внутри пузырится радость. Мне хочется обнять весь мир. Но я лишь закусываю расползающиеся в блаженной улыбке губы и, подперев щеку кулачком, отворачиваюсь к окну. Стекло сплошь залито дождем. За ним с трудом угадываются размытые очертания города, желтые пятна фонарей, неясные фигуры прохожих. Осень с каждым днем все настойчивее вступает в свои права. Моя самая счастливая осень.

— Так, дорогуша, ты меня пугаешь.

— А как я сама боюсь, Наташка-а-а! Знала бы ты, как боюсь... Иногда просыпаюсь посреди ночи, а его нет. И вроде бы мне уже стоит к тому привыкнуть, а ведь черта с два! У меня тут же на ровном месте случается приступ стенокардии. Сердце подпрыгивает куда-то к горлу. Я пытаюсь вдохнуть — и не могу. Тогда я вскакиваю и бегу… Каждый раз бегу, представляешь? Потому что только рядом с ним эти приступы удушья проходят. Естественно, нахожу его в кабинете. Ринат столько работает, что я вообще не понимаю, когда он спит. Так вот, представь картину, я вбегаю в комнату, дышу, как несостоявшийся утопленник… — с губ срывается короткий смешок, я забираю у официанта чашку латте и разламываю стик с сахаром, — Орлов отрывается от монитора, и на секунду наши взгляды сплетаются. И знаешь, что самое удивительное? Он ничего не спрашивает. Как будто все про меня знает. И понимает… все.

— Так, может быть, это правда? Ну, ты же сама говорила, что он настоящий уникум. Что ему стоит тебя считать? Или по другим каналам узнать о твоем прошлом?

Наташа очень деликатна, но я все равно вздрагиваю.

— Нет… Нет, что ты! Ринат не стал бы ничего такого делать за моей спиной.

— А как он догадался о твоей боязни отношений?

Отвожу взгляд. Ответа у меня нет, поэтому я озвучиваю самую правдоподобную из своих версий:

— Скорее всего, его выводы основаны на давнишних сплетнях. Ну, тех… Еще армейских. И моей жизни, конечно, тоже.

— На том, что ты так и не отметилась замужем?

— А хоть бы и так.

— Ну-ну! Слушай, а ты не думала рассказать ему все, как есть? Ведь если у вас все серьезно, эта тема один черт всплывает и…

— Кто говорит о том, что у нас серьезно?

Наташка отводит ладони от своей чашки. Вскидывает на меня удивленный взгляд:

— Да ты и говоришь. Вот только что… Как тебе без него не дышится. Если это несерьезно, тогда я даже не знаю. Еще скажи, что ты не понимаешь, как влипла.

Сглатываю. Снова отворачиваюсь к окну. К любой бочке меда в комплекте всегда идет ложка дегтя. Для меня это — мой дикий страх. Ведь по большому счету Наташа права. Я влипла. Я так сильно влипла, что если позволить себе углубиться в эти мысли чуть больше, можно запросто тронуться. Поэтому я отгоняю их прочь и, как Скарлетт О’хара, обещаю себе подумать об этом завтра.

— И страх, о котором ты мне рассказываешь, от этого как раз исходит.

— Я знаю, Наташ. Просто… слушай, давай не будем? Считай, что я просто с тобой поделилась. На этом все. Зацикливаться на этом и дальше я не желаю. Сейчас мне так хорошо, что… Ну, не хочу я думать о плохом! Ведь это вполне объяснимо, правда?

— А о будущем? О нем ты тоже не хочешь думать?

Я как раз обдумываю свой ответ, когда мне на плечо ложится чья-то ладонь. Наташа демонстративно закатывает глаза, я оборачиваюсь.

— Юра? Привет. Какими судьбами?

— Привет. Да вот, ты не берешь трубку, а мы ведь так и не договорили тогда.

Жданов возвышается надо мной всей своей мощью. То, что в учебке было горой мышц, с возрастом покрылось плотным слоем жирка. Он выглядит скорее грузным, чем внушительным. Когда-то густые волосы поредели. На лице проступила капиллярная сетка… А ведь ему всего тридцать пять. Почему я не обращала на это внимания раньше? Как вообще была с ним? Он ведь совершенно не в моем вкусе. Однако.

— Знаешь, не думаю, что у нас остались общие темы, — качаю головой.

— Это касается твоего отца, — выбрасывает свой главный козырь Жданов, не представляя даже, как высоко взлетели ставки за дни, прошедшие с нашей последней встречи.

— Извините, я отойду, — Наташа машет у меня перед носом вибрирующим телефоном, спешно принимает вызов и действительно выходит из-за стола. Это нормально, ей часто звонят по очень важным и деликатным вопросам. Знаю, что на некоторые звонки она просто не может не ответить, но все равно немного злюсь на нее за это. Оставаться с Юрой наедине мне до тошноты не хочется.

— Так что там с отцом? — нетерпеливо постукиваю пальцами. Жданов садится рядом со мной и начинает что-то с умным видом вещать. Лишь в середине его бессвязного монолога до меня, наконец, доходит, что ни черта он о деле отца не знает. И скорее даже, напротив, зачем-то выведывает у меня то немногое, что мне самой известно. Очень утомительный у нас выходит разговор. Смысл которого от меня ускользает.

— Послушай, Юр, я не знаю, чего ты от меня хочешь, правда.

— Я хочу тебе помочь.