Жаркий сезон - Пенелопа Лайвли

Полина с Терезой идут по берегу пруда, бросают хлеб уткам.

— Папа? — взволнованно спрашивает Тереза, глядя на другой берег.

— Нет, — отвечает Полина. — Это чей-то чужой папа.

«Твой папа сейчас на Би-би-си, в большом доме где-то на Оксфорд-стрит, — думает Полина. — А может, и не там. Может, веселится в баре с незнакомыми мне закадычными друзьями или корпит над книгой в библиотеке Британского музея. Или он в постели с этой Клер, которая, в последнее время часто звонит и ничего не просит передать. Я не знаю толком, где твой папа. А между прочим, мамы твоих подружек обычно знают, где их мужья, и это наводит меня на определенные мысли, хотя твой папа, если с ним о таком говоришь, сердится и обижается. Твой папа объясняет, что он блестящий и талантливый молодой ученый — формулировки немного иные, но смысл тот же — и потому не обязан отчитываться за каждый свой шаг. Твой папа дает понять, что мои расспросы утомительны, а когда у меня вырывается намек на некую историю, он смотрит с укоризной — мол, сколько можно! И я чувствую себя виноватой, хотя и догадываюсь в душе, что он перекладывает все с больной головы на здоровую. В итоге я уже совершенно ничего не понимаю и думаю, вдруг у меня и впрямь паранойя — так твой папа говорит, когда считает себя несправедливо обиженным. Поэтому я не смею настаивать, и в конце концов твой папа лезет ко мне с ласками, потому что отлично знает, как заткнуть мне рот.

Беда в том, что я люблю твоего папу. Иначе, наверное, все было бы по-другому. Все мои сегодняшние муки — побочный эффект любви. Если любовь здесь правильное слово. Между прочим, еще один повод поразмыслить, поскольку мои чувства к тебе обычно тоже называют любовью, а к твоему папе я испытываю нечто совсем иное. Я убила бы всякого, кто тебя тронет; что касается твоего папы, то мне самой порою хочется убить его. Я им одержима. Думаю о нем круглые сутки. Но я на его счет не заблуждаюсь. Я вижу, что он самовлюбленный эгоист и ловкач. Когда я смотрю на твоего папу со стороны, он мне не слишком симпатичен. Да, не глупый, да, занятный, но нельзя сказать, что я им восхищаюсь. Я люблю его, а это совершенно другое. Разумные соображения и вообще собственная выгода — побоку. А ведь я неглупая женщина, по крайней мере, всегда так о себе думала. Мне страшно вообразить жизнь без твоего папы. Мне страшно вообразить его с другой женщиной. И потому твой папа всегда будет сильнее. Он может обезоружить меня одним-единственным взглядом.

Взять хоть последние выходные. Мы собирались поехать на машине к морю и устроить пикник. Ты любишь пикники. Я, кстати, тоже. Мы обе очень ждали этого дня. И вот в пятницу вечером, когда ты уже спишь, твой папа вдруг вспоминает, что забыл мне сказать: в субботу у него симпозиум в Лондонском университете. Очень важный, ни в коем случае нельзя пропустить. Я возмутилась. Может быть, чересчур резко, потому что на этой неделе снова звонила Клер и снова ничего не захотела ему передать. Наверное, твой папа уловил мое раздражение. Во всяком случае, он больше обычного сокрушался, что вынужден изменить планы, и всячески старался загладить вину. Достал бутылку вина, налил мне и себе по бокалу и рассказал, что летом снимет нам дом во Франции, а потом бросил на меня такой взгляд, от которого я совершенно теряюсь. Он долго смотрел на меня, и я совершенно растерялась, и мы пошли в постель известно зачем. Вот так и живем…»

Тереза сняла Люка с ограды, и теперь они возвращаются к дому, очень медленно — Люк внимательно изучает каждую травинку, падает, устраивается посидеть. Тереза всякий раз терпеливо ждет. Но вот она взглянула на коттедж и встрепенулась. Хлопает дверь. Морис выходит и направляется к ним. В руках у него чашка кофе — видимо, решил сделать перерыв. Полина мгновение смотрит в окно, затем резко поворачивается и включает компьютер. Начинает разбирать почту.

Полина в постели. Кровать расчерчена яркими полосами света. Раннее утро, ставни закрыты, но солнце пробивается в щели. Тереза спит. Гарри уже встал и печатает на машинке. Из соседней комнаты доносится тюк-тюк-тюк, потом вж-ж-ж, потом снова тюк-тюк-тюк. Других звуков не слышно, только несмолкающее гудение насекомых за окном. Здесь, в сельской Франции, вообще очень тихо. Кое-что оказалось так, как она и ожидала, кое-что — нет.

Полина ничего не знала про миссис Гетц, думала, что Гарри просто снимет дом на лето по объявлению. На самом деле дом им снимает миссис Гетц. Она меценатка. Покровительствует перспективным молодым ученым, писателям, художникам. Гарри познакомился с нею в Штатах, и она взяла его под свое крыло. Сама миссис Гетц живет неподалеку в куда большем доме — скорее даже маленьком шато — и туда же обычно селит своих гостей. Гарри и Полине выделили отдельный дом, очевидно, из-за Терезы (миссис Гетц не особенно любит детей). Таким образом они обрели некоторую автономность, и им не нужно целый день вариться в шумной жизни большого дома. Однако Гарри должен регулярно там появляться — на утренних встречах у бассейна и на долгих вечерних посиделках за бокалом вина. К Полине это тоже относится — у протеже миссис Гетц есть перед ней обязательства. Миссис Гетц предусмотрительно наняла им в деревне няньку, чтобы Полина могла участвовать в светской жизни. Однако эта пятнадцатилетняя девица заторможенная и патологически глупая. Тереза ее ненавидит, и Полина боится оставлять дочку с ней, поэтому вечерами отпускает Гарри одного, а сама сидит, пьет местное вино (его тоже присылает им миссис Гетц) и думает о том, что лето во Франции рисовалось ей несколько иначе.

Это совсем не тот семейный отдых, какого она ждала. Полина думала, что наконец-то они с Гарри побудут вместе, свободные от жесткого университетского графика и повседневной беготни. Да, Гарри в кои-то веки получил возможность поработать — ради этого миссис Гетц их сюда и пригласила. Она создает все условия для молодых и талантливых. Они здесь, чтобы писать книги и картины, а по вечерам обмениваться блистательными идеями и тем самым развлекать скучающую миссис Гетц.

Итак, Гарри встает рано и принимается бодро стучать на машинке. Стопка отпечатанных листов растет, и чем она выше, тем лучше у него настроение. Гарри здесь хорошо. Ему нравится и место, и веселая компания; миссис Гетц его забавляет. «Вот это жизнь!» — говорит он, стоя босиком на прохладном кафельном полу залитого солнцем дома. «Я бы хотел остаться здесь навсегда, а ты?» — шепчет он Полине, заваливаясь в постель после ночных интеллектуальных бесед на увитой цветами веранде большого дома.

Нет, Полина не хотела бы остаться тут навсегда, но ей не хочется огорчать Гарри, поэтому она держит свое мнение при себе. Гарри человек компанейский, общительный. К тому же — когда он об этом говорит, то становится куда серьезней — здешняя творческая атмосфера многое ему дает. Взять хотя бы гарвардского экономиста, с которым он очень продуктивно спорит, или ту чудную писательницу, или индийца-философа — ему всего двадцать пять, но какой ум! Подопечные миссис Гетц самые разные, их состав все время обновляется. Каждую неделю кто-то приезжает, кто-то уезжает. Гарри со всеми на дружеской ноге, а вот Полина теряется при виде новых людей, многие из которых вызывают у нее неприятные ощущения.

Нелепо было бы опасаться чего-то такого со стороны миссис Гетц, которой как-никак за пятьдесят, хотя она по-прежнему очень хороша собой: тугие платиновые кудри, литое загорелое тело, затянутое в белый купальный костюм или задрапированное в итальянские шелка и увешанное множеством золотых цепей и браслетов. Гарри теперь в числе тех, кто называет ее «Ирен». Они вместе гуляют по саду или сидят в сторонке от остальных; Гарри что-то красноречиво говорит, доверительно наклоняясь к миссис Гетц, а она запрокидывает голову и заливисто хохочет.