Душегуб из Нью-Йорка - Иван Иванович Любенко

насыпал себе сульфата морфия в виски, чтобы умереть? – с хитрым прищуром спросил Ардашев.

Войта расправил усы и с торжествующим видом спросил:

– А кто знает, что это случилось на самом деле? Да, может, у него и жены никакой нет, и собаки… Он всё это выдумал. А с морфием – да, слегка перестарался, но зато какой эффект! Он – потерпевший, жертва преступления. – Войта хитро подмигнул и добавил: – Я предвижу ваш вопрос насчёт того американца, жившего в берлинском отеле и оставившего квитанцию об оплате доставки еды в номер с сочетанием букв «M. Woo…», и, отвечая на него, скажу: да, это был американец, но не Морлок вовсе.

– А как вы объясните вырванный лист в книге регистрации посетителей этого отеля?

– И тут всё понятно: портье заселил какого-то гостя, а деньги присвоил. И чтобы скрыть это, вырвал лист с записями.

– Скажите, Вацлав, вы помните ту минуту, когда выбежали ко мне в тамбур вагона после исчезновения Эдгара?

– Конечно, как сейчас это вижу.

– Перед этим вы находились в купе с Баркли?

– Да.

– А теперь ответьте: Баркли покидал купе перед покушением на Эдгара или нет?

Войта опустил глаза, силясь вспомнить, но не смог. Он тёр виски и молчал.

– Этот момент выпал из моей памяти, – признался он. – Естественно, утром он выходил пару раз, но всякий раз возвращался. – Помощник поднял глаза на Ардашева и прошептал: – Неужели не понятно, что Баркли и потерял в тамбуре золотую восьмигранную монету с выставки в Сан-Франциско? Она выпала у него из кармана, когда он набросился на Эдгара. И Перкинса он отравил, после того как мы оставили его одного в ресторане «Беранёк» на Виноградах. Это и понятно. Ему стало скучно, поэтому он и поехал к Алану. Пил с ним, а потом всыпал ему в виски снотворного с примесью калифорнийской ядовитой смеси, предварительно отрезав кончик пакета маникюрными ножницами, чтобы в будущем обвинить Лилли. Разве нет? Мне кажется, загадка разгадана. И всё сходится!

– Сходится, да не совсем. Зачем тогда он обратился к нам за помощью?

– Ответ готов: чтобы у Алана, Эдгара и Лилли не было в отношении него никаких подозрений. Лилли, видимо, ещё на пароходе стала о чём-то догадываться и сообщила ему, что решила от него уйти. Она и ушла, – горько усмехнулся он, – но ненадолго.

– Вацлав, вы забыли главное: Баркли появился в нашем агентстве после рекомендации, полученной от управляющего «Легиа-банком» пана Шипа, который сказал ему, что мы лучшие не только во всей Чехословакии, но и в Европе. Зачем ему было так рисковать? В Праге хватает частных сыскных контор, сидящих без работы. Обратился бы к ним. И заплатил бы меньше, и шансов на обман детективов было бы больше, но он выбрал нас. Согласитесь, этот банкир не похож на идиота.

Войта вдруг стукнул себя ладонью по лбу и воскликнул:

– Я всё понял: Морган Локхид и Крафт в Стокгольме – одно и то же лицо! А Морлок – это совсем другой вымогатель, и Баркли тут ни при чём.

Клим Пантелеевич повернулся к уху помощника и прошептал:

– Я был бы вам крайне признателен, если бы вы не говорили так громко, да ещё на русском языке. Последние пять минут на нас с подозрением косится эта симпатичная мадам в форме охраны метро. Глядишь, ещё за большевиков нас примет и сдаст полиции. После сентябрьского взрыва на Уолл-стрит коммунистов тут не любят.

– Ой, простите, шеф, – прикрыв ладонью рот, прошептал помощник, – я и не заметил. Каюсь!

– Что касается документов на получателя золотого карго, то они скоро придут, и мы всё узнаем. Но, выдвигая разного рода гипотезы, вы неизбежно скатываетесь к тривиальному гаданию на кофейной гуще. А моё правило, как вам известно, иное…

– Никогда не торопиться с выводами и выкладывать мозаику совершенного преступления до тех пор, пока на место не станет последний кусочек, – со вздохом закончил фразу помощник.

– Вы абсолютно правы.

Ардашев поднялся.

– Вот и наша станция. Выходим, друг мой.

Выбравшись на свет божий, Клим Пантелеевич остановился и, указав на небоскрёб, украшенный рекламой The Procter & Gamble Company, сказал:

– Вот и добрались. Нам на самый верх, на двенадцатый этаж[58]. Пятьсот шестьдесят второй офис.

– Надеюсь, там есть лифт, – с опаской вымолвил Войта. – Хотя и они иногда падают.

– Не волнуйтесь, друг мой. Если бы они падали, то американские небоскрёбы никогда бы не появились. Мистер Отис придумал безопасный и надёжный тормоз, срабатывающий при обрыве тросов. Он был так уверен в своём изобретении, что пошёл на рекламный трюк: в одном из торговых залов Нью-Йорка он установил две опоры по тридцать девять футов[59]. Между ними двигалась подъёмная платформа с разными грузами. И посередине, среди бочек и ящиков, стоял облачённый во фрак и цилиндр изобретатель. На вершине сооружения находился его помощник с длинным и острым мечом. Паровая машина поднимала платформу на самый верх. Но стоило ей дойти до крайней точки высоты, как ассистент Отиса картинно рубил натянутый канатный трос. Толпа замирала от страха, платформа летела вниз, но через пару метров замирала. А сам Отис, сняв цилиндр, галантно раскланивался перед изумлённой публикой. Так что не переживайте, мистер Отис хоть и умер, но его безопасное изобретение нас надёжно оберегает.

– Спасибо, шеф, успокоили, – выдохнул бывший пражский полицейский и вслед за Климом Пантелеевичем поспешил в здание.

В лифт Вацлав шагнул точно на эшафот. Под правым глазом у него забилась жилка нервного тика. Подниматься пришлось в компании с ещё одним американцем, жевавшим жевательную резинку. Но первая остановка случилась на четвёртом этаже, когда к попутчикам присоединилась миловидная особа. Ардашев и Войта тут же сняли шляпы, выразив тем самым своё почтение, а ехавший с ними господин даже не шелохнулся. Симпатичная дама, слегка улыбнувшись, вышла на восьмом этаже. Когда кабина вновь поехала вверх, молчаливый господин заключил:

– Вижу издалека приехали, джентльмены.

– А что, заметно? – небрежным тоном бросил реплику Войта.

– Ещё бы! – усмехнулся тот. – У нас не принято раскланиваться перед каждой кралей в лифте, где находятся деловые конторы. Этот старый обычай сохранился разве что в отелях да частных особняках.

На десятом этаже незнакомец удалился. Только когда кабина с шумом и лязганьем шестерёнок закончила свой путь на двенадцатом этаже, Войта понял, что ничего страшного с ним не случилось. Уже в вестибюле, слегка повеселев, он сказал:

– Вы не подумайте, шеф, что я боюсь лифтов. Это не так. Нам ведь не раз с вами приходилось ими пользоваться. И в Праге, и в Берлине. Но одно