Деление на ночь - Евгений Кремчуков

Я об этом обо всём знаю лучше путеводителей, писала Вера, потому что доклад по родному краю готовила о днепровских мостах, ну, и само место помню с малых лет. Мы в детстве любили там с сестрой и мальчишками с улицы играть, у левобережного устоя, внизу, мы устроили штаб, а наверху наблюдательный пункт… До тех пор играть туда бегали, пока я в восемь лет не сорвалась сверху, споткнувшись, и не переломала обе ноги в пяти местах. Тем днём в августе каникулы и игры мои кончились: полгода в больнице, три операции, одна нога срослась хорошо, а вот на правую я теперь навсегда хромаю.

Расход с Ароновым (ссорой или разладом финал их отношений назвать нельзя – такие понятия подразумевают нечто врéменное, а контакты между ними оборвались раз и навсегда; в детстве Белкин активно пользовался запавшим в мозг глаголом «раздружиться», но вот какое же существительное от него можно образовать?) терзать Белкина, по большому счёту, так и не перестал. Часто, слишком часто он думал: вот бы сейчас поделиться с Лёвой, как бы они здорово по этому поводу поржали или повозмущались. И музыка им одна и та же нравилась, а уж музыка почти всегда даёт повод для обсуждений – один выпустил новый альбом, второй приехал в Питер с концертами, а третий вообще умер. Никто, кроме Аронова, не разделял музыкальные вкусы Белкина в такой же степени.

По разные стороны их развели события в стране, но поначалу им всё это удавалось преодолевать. Не исключено, что и самое тяжёлое они сумели бы миновать, спустить всё на тормозах, отделаться просто взаимным охлаждением, но вмешалась Настя Аронова, жена, худющая остроносая язва, зимой носящая весёлые шапки с помпонами (однажды Белкин прочитал смешную фразу, что, мол, злой человек никогда не будет надевать шапки с помпонами, прочитал и почему-то тут же вспомнил вечно кричащую и всем недовольную Настю Аронову, и с тех пор она у него ассоциировалась исключительно с помпонами). После очередных громких событий в Москве Белкин и Аронов публично, но без ожесточения перегавкивались в одной из соцсетей. Прежний восторг от общения и дружбы несколько лет как исчез, оба слегка (и давно) друг друга разочаровали, но ничего фатального в их вялом споре не просматривалось. И тут в дискуссию вступила Настя. Она нахамила Белкину, стала агрессивно поддерживать мужа, а когда философ, вскипев, не выдержал и ответил ей в таком же – агрессивном – ключе, заявила, что, дескать, надеюсь, теперь ты понимаешь, что в нашем доме тебя не ждут, и мгновенно удалила его из друзей.

Крайне расстроившись, Белкин ждал реакции от Аронова, но тот молчал. Молчал день, молчал другой, молчал неделю. Не звонил, не писал. Но Белкин был бы не Белкиным, если бы не попытался сам что-то выяснить. Звонить не стал – эгоистично не захотел делать такой явный первый шаг к примирению. Поэтому черкнул письмо по электронной почте, иронизируя из последних сил, мол, сердце моё, Арье (так он, каламбуря, называл Аронова – в Израиле мужчин по имени Лев называют Арье, а вдобавок слово «сердце» на иврите звучит буквально «лев»), не пора ли прикрыть этот клуб неприязни? Пригласите меня к себе выпить вина, я всё прощу. Ответ удивил и расстроил. Аронов коротко и бессердечно написал: «Борян, такие вопросы лучше не поднимать, удачи». На современном языке слово «удачи» заменяет «прощай», так что сигнал Белкин прочитал мгновенно. Прочитал, но тем не менее счёл необходимым написать другу, который на глазах мутировал в бывшего, ещё одно письмо, в котором, кипя от негодования, вывалил всё, что думал, об их политических разногласиях. Поводом, впрочем, послужила не сама ссора из-за Насти, а острейшее за последние годы столкновение на демонстрации – снова произошедшее в Москве. После всего случившегося Белкин горевал и тосковал, а Аронов, как будто издеваясь, написал огромный пост, как он презирает тех, кто присутствовал на той самой московской сходке, и как же он желает, чтобы их всех посадили на десять лет без права переписки. Всё это случилось ровно через неделю после ароновского «удачи». Письмо Белкина вышло длинным, яростным, красноречивым и полным искусно поставленных вопросов. Но на него доктор Аронов уже ничего не ответил.

Потом философ неоднократно, часто, слишком часто, думал, не переборщил ли он, может, стоило подождать, пока все успокоятся. Но всякий раз он сам себе повторял: нет, после такого выступления Лёвы нельзя. Даже если я не прав, я прав – так говорил отец, и Белкин с раннего детства уверовал в непогрешимость его слов. Борис прав, а Лев – лев! И без того слишком часто соглашательствовал, что в этом случае отделаться простыми решениями было бы недопустимо.

Больше ни с Львом, ни с Настей, ни с двумя их отпрысками, симпатичными нагловатыми подростками, он не общался ни разу – включая, конечно же, Интернет. Но на их страницы в соцсетях иногда забредал, просто чтобы убедиться, что с Ароновыми всё в порядке.

Вот и ныне. Вспомнил, зашёл, поглазел на бессмысленные фотографии с какого-то очередного побережья. «А ты лысеешь, брат», – мысленно он обратился к Аронову. И тут же улыбнулся: точно такой же комментарий написал неизвестный Иван Сергеев. Мысли великих сходятся, хе-хе. Что ж, а теперь займёмся…

Кстати, а почему бы не взглянуть снова на страницу Алексея?

Белкин, конечно же, многократно её изучал – просматривал все фотографии и под микроскопом препарировал каждую фразу, благо особой сетевой активностью молодой человек не отличался. Но на странице не находилось никаких намёков на «Подлинную жизнь Алексея Андреева». Но почему же он, Белкин, не обращал никакого внимания на комментарии? Вдруг там что-то ценное? Срочно стал прокручивать записи. Нет, нет, нет, никто ему не писал, никто, бедный Алёша, и тут он никому не ну…

Стоп! Один комментарий! Некто Вера Хацкевич. Алексей на своей странице зачем-то полностью процитировал «Сумасшедшего» Апухтина. И в ответ на текст неизвестная Вера написала: «Лёш, ну зачем ты, мы же говорили, не надо так…»

«Мы же говорили». Где говорили? Как? Почему эта Вера до сих пор нигде и никак не появлялась?

Белкин мгновенно нажал на кнопку добавления в друзья, попутно думая, что, если она быстро не ответит, надо будет написать ей комментарий, чтобы она его увидела… Но пока философ строил планы, случилось невероятное: Вера приняла его запрос. Это случилось так быстро, как будто она только его знака и ждала.

«Здравствуйте, Вера, спасибо, что добавили в друзья. Можно с вами поговорить? Если да, можно и тут, в переписке, и по телефону. Как вам удобнее», – мгновенно написал ей Белкин в личных сообщениях.

Вера стала печатать ответ.

Как всё странно, Элохим, в тысячный раз подумал Белкин. Секунду назад я понятия не имел, что человек по имени Вера Хацкевич существует. А ныне, нажав на кнопку, уже общаюсь с ним. И даже на что-то надеюсь. И жду.

«Здравствуйте, Борис, я не против. Хотите познакомиться?»

Мордашка очень милая, причёска короткая, всё, как я люблю. И пишет аккуратно. А ведь хорошая идея, познакомиться бы! Хотя нет – Смоленск, далеко. Не будем отвлекаться.

«Да, но с особыми целями. Я бы хотел спросить вас про одного вашего знакомого, который, как мне кажется, погиб».