Лето любви и смерти - Александр Аде

– Пупсик, ау-у-у.

– Чего тебе, малыш? – спрашивает толстяк, обращая к нему улыбающееся красное лицо.

Он уже спрятал под брюки и белую рубашку свою почти женскую грудь и отвисший вялый живот, зачесал прикрывающие плешь редкие седеющие волосы и выглядит вполне респектабельно.

– У меня к тебе просьба, пупсик. Обещай, что выполнишь.

– О чем базар, малыш. Но сразу обозначим верхнюю границу. Пять штук зеленых.

– Ты как всегда галантен. У меня есть приятель…

– Что еще за приятель? Я ревную.

– Да ты просто Отелло, пупсик, венецианский мавр, а? – Эдик выпускает струйку дыма в потолок. – Однако вернемся к нашим барашкам. Речь идет о Скунсе. Даже прозвище его вызывает омерзение, но он тоже человек. И в него зачем-то вложена бессмертная душа.

– Ему нужно бабло?

– Не совсем. Оприходовали его друга.

– Эка важность, – отмахивается пупсик. – Его дружбан наверняка такой же ублюдок. Этим тварям и жить не стоит. Для них самый лучший выход – поскорее сдохнуть. Околеет такой Скунс – и душа его прямиком отправится на тот свет. Там ее отчистят наждачком, промоют, отпарят и снова снарядят на землю. Новое воплощение Скунса может оказаться вполне качественным. Возможно, в будущей жизни он даже сделает карьеру. Ну, например, станет, директором магазина запчастей.

– Ты такой умный, пупсик, – исполненным истомы голосом цедит Эдик, и в его выпуклых глазах загорается насмешливый огонек.

Он возлежит на белой простыне в алом атласном халате и неторопливо курит, изящно поднося к накрашенным помадой губам длинный мундштук.

– Пупсик, ты обещал исполнять любой мой каприз. Так вот, я хочу – повторяю, хо-чу, – чтобы ты выяснил, кто угрохал этого несчастного.

– Ну и как, по-твоему, я это сделаю? – уже раздраженно интересуется толстяк.

– Ну не надо, пупсик. Ты же общаешься с уголовными ребятами. Ты же сам… оттуда. Там твои… как это?.. кореша. Братки. Спроси, уж тебе-то они все расскажут. Сделай мне такой подарок. А я буду с тобой о-о-о-чень мил.

Узкими заплывшими глазками толстяк мрачно глядит на Эдика. На миг в его голову приходит мысль, что малыш далеко не так наивен, как кажется. Он-то был убежден, что его любовник существует в замкнутом, оторванном от «большой земли» мирке, где есть только секс, тряпки, вино и деньги, а тот вот как заговорил. Догадывается о его криминальном прошлом. «У, вонючий проститут, кривляка с блудливыми зенками, – злобно думает он, – ишь разлегся вроде римского сенатора, небось, считаешь, что я побегу исполнять все твои идиотские желания, ага, держи карман шире». Но вслух, вздохнув, произносит совершенно иное:

– Уговор дороже денег. Если уж так тебе приспичило, поспрашиваю.

Он слишком привязался к любовнику и не представляет, как будет жить без него. Более того, только вчера он твердо решил забрать Эдика из борделя и устроить к себе чем-то вроде секретаря или референта. Впрочем, это всего лишь формальность, работать Эдик не будет ни секунды, только доставлять ему наслаждение.

– Вот и ладненько, – глаза Эдика вновь обретают привычную сонливую томность. – Ты душечка, пупсик. Ты мой симпампончик. Я тебя лав. А ты меня лав, пупсик?

– Еще как, – хмуро отвечает толстяк.

– Тогда не куксись. А ну, погляди на своего малыша и улыбнись.

И толстяк осклабляется, сияя щелочками глаз. Он не может долго сердиться на малыша.

* * *

– Неожиданно для себя начинаю входить в жизнь стариков, – говорит Анна. – Мне даже интересны их рассказы, которые они повторяют едва ли не в сотый раз.

– Прелесть моя ненаглядная… – Королек обнимает ее правой рукой, не отрывая левую от руля. – Ну, вот и приехали. Действуй. А я отправляюсь за Натой, она скоро отстреляется… Вот ведь незадача. Перебрали мы уже троих из твоего «золотого» списка, а положительного результата не наблюдается… Нет, конечно, я тебе верю, но и у чародеев бывают ошибки, правда?

– Подожди… – Анна касается ладонью его груди. – Я сейчас подумала о старушке, у которой должна побывать, и от нее пошел холод.

– И что это означает?

– Думаю, она умерла.

– Даже так… Тогда вот что. Постучись к ней. Если никто не ответит, ничего не предпринимай, спускайся во двор. Я подожду.

Анна направляется к ветхому домику, по привычке определяя возраст и стиль: конструктивизм, тридцатые годы. «Господи, – думает она, – это же лачуга, которую давно пора снести, а между тем за квартиру в ней преспокойно могут убить».

В темноватом подъезде ее обдает чем-то тягостно-затхлым, словно все запахи, скопившиеся за долгие годы, сгустились здесь, не выветриваясь. По стоптанным ступенькам она поднимается на второй этаж. Звонит. И слышит, как звонок, по-старчески дребезжа и треща, прокатывается за дверью. Через некоторое время, снова давит на кнопку звонка, но в глубине квартиры стоит тишина.

Анна спускается вниз, на улицу, в молочное тепло синего августовского вечера.

– Никого. Что будем делать?

– Действовать по обстоятельствам, – вылезая из «жигулей», отвечает опер.

Теперь уже вдвоем они проделывают тот же путь. Королек нажимает на кнопку звонка соседней квартиры, той, что слева от старухиной. На пороге вырастает бритоголовый парень и молча уставляется на непрошеных гостей.

– Мы из соцзащиты населения, – тяжелое лицо Королька озаряет доброжелательная улыбка. – Собрались бабушку, соседку вашу навестить, трезвоним, стучим, а она не отвечает.

– Померла. – Парень брезгливо кривит губы и намеревается затворить дверь, но рядом с ним возникает подруга или жена, худосочная, белобрысая, с рыбьим лицом, в маечке и шортах, открывающих тощие голенастые ноги.

– Сегодня только увезли, – встревает она в разговор. – Совсем старенькая была.

– И никаких родственников после нее не осталось?

– Никогошеньки. Девушка у нее жила…

– Хорош тарахтеть, – обрывает ее парень и тянет дверь на себя.

– Да вот она идет, – успевает сообщить сожительница, пытаясь высунуть голову, чтобы полюбопытствовать, что случится дальше.

Но парень захлопывает дверь.

Навстречу Корольку и Анне поднимается чуть полноватая рыжеволосая девушка, одетая в кожаную куртку фисташкового цвета, охристую кофточку и светло-бежевые брючки. Оказавшись на лестничной площадке, она бросает на чужих косой неприязненный взгляд, достает ключи и отворяет дверь.

– На ловца и зверь бежит, – Королек демонстрирует ей удостоверение и продолжает вежливо-властно: – Пройдемте, барышня.

Девушка молча заходит в квартиру, мягко ступая обутыми в беленькие кроссовки ногами. Королек и Анна – за ней, в невзрачную прихожую, где на полу лежит овальный цветной половичок.