Гуд бай, Арктика!.. - Марина Москвина

К тому же она переносила на бумагу рельеф окружающей ее реальности. Используя технику фроттажа, прикладывала страницы альбома к поверхности льда, земли, просоленной древесине умерших деревьев и методично протирала мягким грифелем образующийся рельеф. На бумаге возникали странные картины, напоминающие древние карты или медицинские рентгенограммы.

Айрис глубоко интересовал внутренний порядок вещей, их структура, ей хотелось запечатлеть не гору, а скрытый смысл горы, внутреннюю суть камня — а не камень в пространстве.

Перемещаясь в текучем и плотном веществе льда, она, как птица, погружалась в голубую сферу, и этот балет на льду длился до тех пор, пока ее единственная ушанка не упала в воду и не поплыла по волнам.

Тем временем Бет Капуста, писатель и путешественник, подарившая имя льдине, положив угольки своей души на ее голубую спину, задумчиво шагала по кромке моря. А мы ее ждали с Леней и Баклэндом, сидя в «зодиаке», всматриваясь вдаль, где медленно исчезал породнившийся с нами Кочевник, наш ледяной брат, спутник бездонных дорог, которого отныне звали NOMAD.

Когда же все вернулись на корабль, Дебора Уорнер со словами «Бедный Йорик!» внесла в кают-компанию огромный кусок льда, удивительно похожий на череп.

С тех самых пор «Йорик» важно дрейфовал по Ледовитому океану прямо у нас на шхуне, мирно покоился на корме, на носу или с грохотом в шторм перекатывался с борта на борт, весьма приумножая исконное своеобразие «Ноордерлихта». Он плыл с нами всю дорогу, не позволяя забыть о том, что жизнь преходяща и невечна, поскольку даже Земля, гора Меру и океаны погибают в конце каждого космического периода — махакальпы, сгорая в огне семи солнц.

Господи, разве просила я о том, чтобы своими глазами увидеть в Гренландском море живого кита? Разве посмела бы потревожить Тебя просьбой о таком великом Чуде? Столько чудес Ты явил в моей жизни, что еще и моление о ките было б верхом неблагодарности и нахальства.

Я только хотела чуть-чуть раздвинуть горизонт, проветриться, встряхнуться, возвыситься над обыденным. Я попросила хотя бы о тени любви, о белизне и прозрачности и беспричинной радости.

Всего и надо мне было наполнить легкие влажным воздухом морским и свежим ветром — слегка поникшие паруса.

Но — КИТ! Господи, на подобную роскошь я совершенно не рассчитывала, поверь!

Тем более что Волков заранее предупредил:

— Быть может, вы увидите кита, я не знаю. Их тут практически истребили вокруг Шпицбергена. А если встретим, то боюсь загадывать, кого именно: малого полосатика, белуху или голубых китов. Один мой приятель всю жизнь посвятил изучению голубых китов и только однажды увидел — перед выходом на пенсию.

А нам с Леней признался, как соотечественникам, дескать, никому решил не рассказывать, чтоб не травить душу, он в августе встретил тут двух голубых китов. Но это такая редкость — уж как повезет.

Эх, были времена, когда Мировой океан от Арктики до Антарктиды буквально кишел китами разнообразных семейств, габаритов и мастей, фонтаны били повсюду, насколько хватало глаз, при взмахе гигантского китового хвоста вихрями завивался воздух, вскипало море, бурлило, пенилось, киты резвились, сражались, спаривались, отсылая к небесам сквозь трубы и клапаны снопы водяных брызг.

Не перечислить всех видов, подвидов, семейств и подсемейств — раскидистых ветвей генеалогического древа, уходящего корнями в такие глубины, как сама наша вселенная, которая, несмотря на видимую реальность и огромные размеры, — всего лишь мимолетная тень, дальний отголосок реальности еще грандиознее, молоденький побег настолько неизмеримого древа, что трудно и вообразить.

Даже объемный список младшего помощника библиотекаря классической гимназии из романа Мелвилла «Моби Дик», немудрящего буквоеда и книжного червя, перерывшего целые ватиканские библиотеки в поисках любых, пусть мимолетных и случайных, упоминаний о ките, не дают об этом полного представления.

Царем океанов считался зубатый Спермацетовый кашалот. За ним следовал усатый Гренландский, или Великий Лукоголовый кит (это одно лицо!); усатый же оливковый Финвал — Длинный Джон с остроконечным плавником на спине. Горбач, дельфины — Серые и Черные, Носатый кит — Единорог — Нарвал, Рыба-молот и сонмище мифических неуловимых неведомых китов, какие-то Кит-Олух, Кит-Колода, Кит Каптский, Главный, Пушечный, Слоновый, Айсберговый кит, Кит-Медяник, Моллюсковый и Синий…

Киты широконосые, шипоголовые, острокрылые, клюворылые и множество никому не ведомых китов, награжденных самыми неудобоваримыми прозвищами, — от китов на которых стоит мир, до созвездия Кита. Постичь же мыслимое и немыслимое китовое многообразие, вздыхал китобой Измаил, — все равно что классифицировать составляющие мирового хаоса.

Похоже, до сих пор остается загадкой: рыба или не рыба — рыба-кит? Единственный достойный доверия очевидец Иона, перешагнувший скользкую китовую губу и канувший в бездну китовой пасти с высокими сводами, круто уходящими вверх, откуда свисали ворсистые полосы китового уса, будто трубы церковного органа… Иона ступил на мягкий турецкий ковер языка Левиафана, жирного и нежного, после чего низринулся в Мамонтовую пещеру китового чрева и находился там три ночи и три дня, затем был извергнут оттуда под честное слово, данное Отцу Небесному, возвещать истину перед лицом лжи, — так вот Иона всю оставшуюся жизнь потом утверждал, что кит — какая-никакая, а рыба.

Однако с показанием библейского пророка упрямо не соглашался шведский ученый натуралист Карл Линней.

«Я отделяю китов от рыб, — он заявлял в своей «Системе природы», — по причине их теплого двухкамерного сердца, легких, подвижного глазного века, полых ушей, проникающего члена, самок, кормящих молоком грудных желез, и, наконец, — по закону природы, по справедливости и по заслугам!»

В китовых жилах течет густая горячая кровь, огненная, совершенно не рыбья! Кровь полярного кита горячее жгучей крови африканца в разгаре июля! А вертикальный китовый ход, наподобие лошадиного галопа, наводит на мысль о том, что циклопические сухопутные киты, громаднее самых исполинских динозавров, когда-то бороздили континенты в компании с наземными тяжеловесами.

В очередной эсхатологический момент, спасаясь от засухи или всемирного потопа, киты эмигрировали в море, но, повинуясь своей небесной и морской природе, обосновались на смутной границе водного и воздушного океанов.

Не на пустом месте родился миф об усталых мореходах, в разные времена и в разных уголках океана встретивших на пути покатый холмистый остров…

И святой Брендан в своем «Плавании…» к Земле обетованной описывает этот удивительный случай, и Синдбад-мореход, и в точности такая же история записана в Вавилонском Талмуде.

Суда пристали к берегу, матросы высадились, раскинули бивуак, разожгли костер… И тут необозримая суша со вздохом погрузилась в пучину морскую, поскольку оказалась не островом, а живым Левиафаном.