Вариант «Зомби» - Виталий Романов

Клоков резко поднялся с койки, выскочил в тамбур.

– Костя, ну че ты все время добиваешь парня? – услышал он тихий голос Марата. – Че ты к нему привязался? Нормальный малец. Оставь его, не ломай.

– Нормальный… нормальный… – злобно ответил бывший спецназовец. – Терпеть не могу таких! Полжизни сидят за спиной у папы с мамой. Институты, подготовка-переподготовка, а потом смотрят на тебя свысока.

– Костя, не надо так. Давай по-человечески. Сами только рассуждали, что славяне должны держаться друг за друга. А что делаем? Кстати, хочешь совет? Никогда не доводи до предела, за которым человек теряет контроль над собой. Со мной был случай, в начале службы. Один «дед» у нас водился, зверь. Высокий, под два метра, – здоровый, гад. Очень сильный. Добивал меня. Я молодой, зеленый. Шагу лишнего не давали ступить. Ни вздохнуть, ни разогнуться. Ну, другие – ладно, там попроще. А он – то исподтишка, то на виду у всех меня унижал. В печень «зарядит», по лицу «мазанет». Иногда за нижнюю губу хватал. Знаешь, очень больно, когда пальцами сожмут, оттягивают. Буквально шизеешь, соображать ничего не можешь. Ну, добивал он меня, добивал, я терпел. Однажды сорвался. У любого есть предел. Он меня схватить за губу надумал, я его – башкой в лицо, со всей одури. «Дед» на койку повалился. Но, сука, крепкий был. Смотрю – очухался, встать пытается. Думаю: сейчас, если поднимется – мне точно не жить. Понял – убьет меня. Если только выпрямится…

И – словно с тормозов слетел. Давай его бить. Не руками, головой. Что нашло? Сам не знаю. Бил его головой, в лицо. Меня уж за руки держат, оттащить пытаются. А я будто зверь дикий. Все бью. Десять раз или двадцать. Точно не скажу. Ничего не соображал. Помню, в голове одна мысль: «Он – мой! Он – мой!». Весь в крови, но не в своей, а этого «деда». Тот уже без сознания был, а я все бью, бью… В лицо! Потом оттащили…

Ну потом, понятно, нарядов вне очереди прописали, так, чтоб неделю не спал. Я, как зомби, на тумбочке стоял. И пустота вокруг образовалась – очень надолго. Все стороной обходили, что «старики», что однопризывники…

Так что не надо, Костя. Не «ломай» людей! Хорошо помню, как со мной было. Ненавидел я того «деда», шибко ненавидел. Плохо, когда человека до такого доводят…

– Маратка, сам подумай, что говоришь! Где ты, где он? Ты – человек. За себя постоять сможешь, не сломаешься, если что. А этот? Этот?! Да он сопляк зеленый, а что из себя вообразил? Помнишь, как он на меня на корабле смотрел? Да кто он такой?! Диплом у него, понимаешь! Я этого Клокова на месте разотру, в мокрое пятно. Поможет ему образование? Только глазенками будет жалобно хлопать, покуда…

Дима не дослушал, выскочил из домика на морозный воздух. К вечеру погода изменилась, стало гораздо холоднее, чем днем. Клоков быстро шел к берегу, сжимая в руке чертову ампулу.

– Я могу уничтожить тебя, Лишнев! – яростно выкрикнул он. Но только холодный ветер слышал эти слова. – Я тоже могу унизить тебя, втоптать в грязь. Все отвернуться! Не веришь? Смотри!

Клоков раскрыл ладонь, на которой перекатывалась маленькая вещица, разделившая его жизнь на «до» и «после».

– Но я выброшу ее в море, прямо сейчас! – крикнул Дима, чувствуя, как на глаза навернулись слезы. – Выброшу! Потому что я человек. Я – человек! А ты – говно!

Он размахнулся, но в последний миг не смог разжать пальцы. Некоторое время постоял на берегу, ссутулившись, низко опустив голову. А потом, так и не выбросив ампулу, побрел обратно к домику.

Варвара Клокова осторожно приоткрыла дверь в палату, заглянула внутрь.

«Постарайтесь не беспокоить его, – только что предупредила ее дежурная сестра. – Он еще очень слаб после кризиса, особенно вредны разговоры на трудные темы».

Александр Леонидович лежал на койке с закрытыми глазами. Мерно попискивал какой-то прибор. На правой руке больного была укреплена игла с трубкой, она шла к подвешенной на высоком штативе пластиковой емкости. Бесцветная жидкость из бутыли медленно капала вниз, вливалась в кровь Александра Клокова, который еще так недавно не признавал никаких лекарств.

– Сашенька… – женщина почти беззвучно позвала супруга.

– Я не сплю, Варя, – тут же отозвался Клоков-старший, приоткрыл глаза и чуть повернул голову к жене, застывшей у двери.

– Сашенька… – повторила та и вдруг бросилась вперед, стала целовать руки мужа. – Прости меня, родной, прости…

– Все нормально, – Клоков осторожно поднял левую руку, провел по волосам жены. – Все нормально, Варя. У меня все нормально.

– Я дура, – всхлипнула женщина.

– Давай не будем так, – попросил Александр, полузакрыв глаза. – Я виноват перед вами. Перед тобой, перед сыном.

– Саша, тебе нельзя об этом! – Варвара чуть привстала, замерла, прижав руки к груди.

– Да ладно, – беспечно ответил Клоков. – К чему это? К чему беречь здоровье? Я виноват перед вами. Понимаешь, я много лет был уверен, что главная задача мужчины – чтоб в доме был кусок хлеба, кусок мяса, огонь костра…

– Огонь костра? – с испугом переспросила Варя.

– Ну-ну! – тут же улыбнулся Клоков-старший. – Спокойно. Я не сошел с ума. Это образное выражение. Помнишь, у древних людей, мужчина ходил на охоту, добывал пищу, ну, дрова приносил. А женщина поддерживала огонь в очаге, готовила пищу, создавала уют в доме. Ну и вот, я считал, что если мужчина хорошо «охотится», в смысле, добывает пищу, этого достаточно. А вышло, что нет.

Клоков открыл глаза, с тоской посмотрел в окно.

– А вышло так, Варенька, что этого мало. Надо было чаще бывать с сыном, как-то стараться ближе к нему, что ли… Стараться понять его, жить его идеями, взглядами. Я злился, ведь мы ему не интересны. Он отвергает нашу жизнь, а чем мы хуже? Что, мы не такие? Он смотрел на нас, «стариков», с кривой усмешкой. Меня это бесило. Я, Александр Клоков, хорошо выполнял свою работу. У нас в доме были и еда, и шмотки новые. Мы не жили от зарплаты до зарплаты, как многие. Или, что еще хуже – от бутылки до бутылки. Жили как люди. И это создавал я. И ты. А Дима… Он не понимал. Я злился. Мне не хватило характера – быть сильным.

– Не говори так! – тихо попросила Варя и поцеловала мужа в лоб. – Ты у меня сильный. Очень сильный.

– Но я не смог быть достаточно сильным для того, чтоб простить сыну его глупость. Я старше, умнее. Но, увы, не оказался мудрее. Получается, гордыня превыше? Я оттолкнул его – и что в результате? А в результате, Варенька, все оказалось бесполезным. Какой смысл в деньгах, квартирах или машинах, если цепь прерывается? Если нет наследника? Того, кому я обязан передать накопленное богатство? Кто должен произвести на свет и вырастить новое поколение…

– Нет-нет! – быстро зашептала мама Димы. – Не прерывается, нет! Саша! Он вернется! Обязательно вернется. Мое сердце не может солгать. Он жив. Я знаю, я чувствую.

– Это хорошо, – улыбнулся Клоков-старший. – Я тоже это чувствую, просто боялся говорить тебе.