Похитители душ. Один на один - Полина Каминская

Один из врачей наклонился над лежащим Профессором, профессионально цапнул пульс, выпрямился и спросил:

– Его можно куда-нибудь переложить? Почему он у вас на полу?

Миша потер ушибленный копчик.

– Упал немного.

Врач потянул носом:

– Нашатырь? Он сознание терял?

– Да.

– Вы знаете, можно к завлабу в кабинет отнести, там диван есть! – радостно сообщила Таня.

– Ну так несите… – сказал тот, что с чемоданом. Шестаков тут же узнал свой собственный казенно-равнодушный стиль: «Потерпевший, отойдите в сторону… Не трогайте нож руками… Покажите, где вы стояли…» Не хватает нам пока душевной теплоты.

Савелия Сергеевича довольно неуклюже перенесли в кабинет завлаба и положили на короткий диван. После чего задали несколько деловых вопросов типа: «Алкоголем злоупотребляем?» или «Сердце беспокоит?», заполнили какие-то бумаги, предложили госпитализацию, равнодушно выслушали отказ, сделали укол и уехали.

В лаборатории устанавливался порядок. Некоторые сотрудники еще прибегали, испуганно заглядывали в кабинет, но, увидев живого и невредимого СССР, приветливо машущего рукой с дивана, спокойно расходились по местам.

– Ну, а теперь, Савелий Сергеевич, – подытожил Шестаков, разливая по химстаканам остатки завлабовского коньяка, – расскажите нам по порядку: как вы оказались на окне. Надеюсь, не из-за дурацкой статьи в газете? Мухин сказал, вы рассердились очень?

Савелий Сергеевич не отвечал. От укола «Скорой» или от коньяка лицо его порозовело, но соображал он, видимо, еще с трудом.

– Извините, пожалуйста, Ми…ха…ил, – с трудом выговорила Таня и покраснела, – а почему нельзя было говорить «Скорой» про окно?

– Видите ли, Та…ня, – так же запнувшись, мягко объяснил ей Шестаков, – если бы мы сказали, что человек сидит на четвертом этаже, ногами на улицу, и вот-вот ахнется вниз, приехала бы со-о-овсем другая бригада…

Замечено, что первым делом влюбленным начинают мешать их собственные имена. Миша и Таня еще не понимали, что с ними случилось, а Мухина, человека тонкой душевной организации, уже раздирала ревность.

– Постойте, наконец, – подал голос СССР, – почему вы все говорите про какое-то окно?

– Как – почему? Мишка же вас в последний момент успел с окна сдернуть! – удивился Толик.

– Меня? – Профессор обвел взглядом сидящих вокруг. Ему показалось, что его разыгрывают.

– Вас, вас, – раздраженно подтвердил Шестков. – Постарайтесь-ка вспомнить, как вас туда занесло? Вспоминайте, вспоминайте. Вы говорили с Мухиным по телефону примерно в… девять двадцать, так, Муха? Сильно сердились, но были еще в сознании.

– Да, да, я рядом стояла, – подтвердила Таня, не сводя с Миши сияющих глаз.

– Та-ак. А уже в девять тридцать две, когда я перезванивал в лабораторию, Таня сказала, что с вами что-то неладно. Мы тут же выскочили с Мухой и увидели вас сидящим на окне. Спрашивается: что произошло за десять минут – с девяти двадцати до девяти тридцати?

– Что? – СССР нахмурился. – Да ничего вроде особенного… Я положил трубку, пошел к себе… – Он задумался.

– Может, на месте будет легче вспомнить? Вы как, встать уже можете? – предложил Шестаков.

– Следственный эксперимент? – понимающе выдохнула Таня.

Шестаков ответил ей такой умопомрачительной улыбкой, что Мухину захотелось немедленно выйти из комнаты, уйти далеко-далеко, а может быть, даже броситься под трамвай.

Толкаясь и наступая друг другу на ноги, все вывалились в коридор.

– Да говорю вам, все было, как обычно…

– Вы себя хорошо чувствовали? – на всякий случай спросил Миша.

– Да, совершенно. То есть я был рассержен, но и только… – Такой же нескладной гурьбой все вошли в комнату Профессора. – Вот здесь я сел… нет, вначале я разорвал газету, вот она в мусорном ведре валяется… – СССР немного смущенно указал на ведро. – Потом с Матильдой поздоровался… нет, вначале надел халат… – Профессор, как сомнамбула, двигался по комнате. Внезапно он остановился, надолго задумался и вдруг с диким криком рванулся к двери «бокса». «Все. Съехал с катушек, – подумал Шестаков. – Сейчас в другое окно сиганет».

Но Савелий Сергеевич никуда бросаться не собирался. Он с треском захлопнул дверь бокса и повернулся, став к ней спиной. Глаза его горели.

– Я все понял, – сказал он страшным голосом Отелло из последнего акта одноименной трагедии. – Теперь у нас в руках все доказательства. – Окружающие терпеливо ждали продолжения. – Миша! Толик! По крайней мере один из Мотиных крысят обладает способностью вызывать галлюцинации!!!

– Оп-па! – Шестаков сильно ударил рукой по столу. – Выходит, нашу Мотю тогда в метро не случайный самец… – От продолжения Мишу удержало присутствие Тани.

– Вот именно! Крысята получили эту способность по наследству! Какая удача! – Истинный ученый, Профессор уже напрочь забыл, что эта самая удача чуть не стала причиной его прыжка с четвертого этажа. – Ну что ж, остальное, как говорится, дело техники! – СССР все еще стоял спиной к двери «бокса». Вот он нахмурился. – Гм-гм-гм, но две проблемы тем не менее остаются.

– Какие проблемы? – спросил Толик.

– Две, – рассеянно повторил Профессор. – Техническая и этическая.

Шестаков с Мухиным недоуменно смотрели на него. Наконец Миша произнес, пожав плечами:

– Ну, положим, с технической – это я понимаю. Этих гаденышей нельзя просто так в руки взять. А вот чего тут этического – не пойму.

Савелий Сергеевич повернулся и задумчиво посмотрел сквозь стеклянную дверь на счастливую Матильду. Она безмятежно хлопотала в гнезде, что-то поправляя, подтыкая и прихорашивая.

– Ну-у, так, начина-ается! – Шестаков широкими шагами прошелся по комнате, засунув руки в карманы. – Сейчас начнутся сопли, и слезы, и нюни, и всякие сомнения!

Таня тихо села в уголок, переводя вопросительный взгляд с Миши на Савелия Сергеевича и обратно, не произнося ни слова. Мухин почувствовал себя совершенно задвинутым в угол и предпринял последнюю попытку отвоевать девушку.

– Не будь таким извергом, Мишка, – укоризненно заметил он, – ты прекрасно понимаешь, что имеет в виду Савелий Сергеевич…

– «И какая же мать согласится отдать своего дорогого крысенка…» – саркастически процитировал Шестаков. – Слушай, Муха, а ты когда антигриппин пьешь – плачешь?

– При чем тут антигриппин? – спросил Мухин, чувствуя подвох.

– Так ты же вирусов внутри себя убиваешь! Садист!

В углу неожиданно захохотала Таня. Красный как рак Толик сделал последнюю попытку:

– Элементарный гуманизм…

– Брось, не дави терминами, я это на первом курсе – сдал и забыл. Гуманизм здесь со-вер-шен-но ни при чем, – раздельно сказал Миша. И назидательно добавил: – А вот крысизма еще никто не придумал.