Пятьдесят три письма моему любимому - Лейла Аттар

– Извини, что я… – начала я, но он остановил меня, прижав палец к моим губам.

– Тебе надо отдыхать.

Я кивнула, стараясь проглотить вставший в горле ком, глядя, как он идет к лифту.

– Я надеюсь, это будет девочка, – сказал он, входя в него. – С волосами цвета заката, как у ее матери.

– У меня нет рыжины в волосах.

– Есть, – ответил он. – Когда на них определенным образом падает свет, как тем утром, когда я врезался в тебя. Прекрасные огненные оттенки рыжего.

Я улыбнулась и покачала головой. Обаятелен до конца.

– До встречи, Шейда Хиджази, – сказал он перед тем, как двери лифта закрылись.

– До встречи, Трой Хитгейт.

Я захлопнула дверь, не зная, что до нашей следующей встречи пройдет целых двенадцать лет.

НАСТОЯЩЕЕ

11 ноября 1995 года (2)

Холодный ветер кружил серые листья у меня под ногами. Я поднялась, надеясь, что он так же подхватит мои воспоминания о Трое и унесет их умирать вместе с серыми листьями. Я остановилась у пруда, засунув руки в карманы, и вдруг заметила на земле всполох цвета. Наклонившись, я подняла мертвую бабочку. Крылышки упрямо хранили свой цвет и даже, хоть и довольно сильно обломаны, все еще были прекрасны.

Когда в Иране началась революция, Баба решил, что за городом мы будем в большей безопасности. Через несколько месяцев, когда к нашему летнему дому пришли с горящими факелами, Мааман, Хуссейн и я убежали в поля. Когда все стихло и клубы черного дыма улеглись, мы вернулись и стали ждать Баба в сарае. Он пришел на рассвете, от него пахло вином и духами. В тот день я тоже видела бабочку среди пепла от выкорчеванных лимонных деревьев, но я наступила на нее, торопясь спрятаться в сарае. Сквозь пелену слез я смотрела на безжизненное тельце в моих руках.

Мимо меня пробежал кто-то, потом остановился и вернулся обратно.

– Шейда?

Мне не требовалось смотреть, кто это. Так произносил мое имя только один человек.

Он присел рядом со мной, пока я возилась с бабочкой.

– Смотри, – показала я ему.

– Это не твоя бабочка, – ответил он.

– Знаю. Но она умерла, Трой. Умерла.

– Не плачь. – Он приподнял мой подбородок. – Я не могу, когда ты плачешь.

Мы снова стояли на берегу, глядя друг на друга, разве что это было другое место и другое время.

Он прикрыл рукой мою ладонь, чтобы порыв ветра не сдул с нее бабочку.

Мы медленно поднялись, вместе держа мертвого монарха, и подошли к самому краю воды. Опустив руки в воду, мы дали бабочке уплыть. Даже когда она исчезла из виду, мы продолжали смотреть ей вслед, не шевелясь, потому что оба знали, что случится потом.

«Не уходи», – хотелось сказать мне.

– Увидимся, Шейда. – Он отвел от моего лица разлетевшиеся на ветру кудри, но они не слушались. С горьковатой улыбкой он снова вставил в уши наушники.

Я смотрела на его удаляющийся затылок, скрытый капюшоном.

Я прошла полпути до парковки. Мое горло сжалось так, что было трудно дышать. Мне казалось, что часть меня осталась умирать там, позади, что она уплывает вдаль по холодной, гладкой поверхности, которая скоро превратится в лед.

Нет.

Я повернулась и побежала вслед за Троем.

Подожди. Подожди. Подожди. Подожди.

Каким-то образом мои слова достигли его. Потому что он остановился и обернулся.

Я стояла в нескольких метрах от него. Моя грудь тяжело вздымалась. На несколько секунд мы оба замерли по сторонам невидимого забора. А потом Трой прорвался сквозь преграду, сокращая расстояние между нами, и я оказалась в его руках. Он приподнял меня в воздух и закружил. Я смеялась. И плакала. И была безумно счастлива. И пугающе беспечна.

Не разжимая объятий, он опустил меня на землю и прижался лбом к моему лбу.

– У тебя такие холодные руки, – сказал он.

Мы сели на скамью, и он начал растирать их. Когда руки согрелись, он провел пальцами по моим ладоням вверх и вниз, а потом сплел их с моими пальцами.

– Вот и все, – сказал он.

– Вот и все. – Я положила голову ему на плечо.

22 ноября 1995 года

Я не помню, как вышла из машины, как проходила мимо стойки администратора. Не имею представления, как выглядело лобби или какой номер комнаты назвал Трой. Я сидела на краешке кровати со стороны, ближней к двери, и смотрела на яркие спиральные узоры ковра – разбегающиеся, сливающиеся, спутанные. Я не могла заставить себя взглянуть на кровать, на шоколадное изголовье, на лампу возле. На него.

Он опустился на колени на пол и стянул с меня ботинки. Один, потом другой.

– Ты в порядке? – он начал растирать мне ноги.

В порядке ли я?

Я засмеялась, может быть, слегка истерично. Не думаю, что он хоть чуть-чуть понимал, чего мне стоило прийти сюда. Я пересекла океаны, страны и континенты. Это-то было просто. Но сейчас, здесь, сидя рядом с Троем Хитгейтом, я балансировала на лезвии ножа между честью и позором.

– Выпей. – Он протянул мне стакан воды.

Это помогло. Я не могла пить, смеяться и плакать одновременно.

– То, что ты здесь, само по себе ничего не значит. – Он взял у меня пустой стакан и включил телевизор. – Мы можем заказать еду в номер, поболтать, посмотреть кино.

Я округлила глаза.

– Не такое кино, – рассмеялся он.

От этого мягкого смешка у меня расплавились кости.

– Нет? – изобразила я разочарование.

Он кинул в меня подушкой. Я ответила тем же, довольно сильно шлепнув его.

– Ах, так? – прищурился он.

И мы начали возиться и кататься по кровати, устроив подушечный бой, как малые дети.

Вот только детьми мы не были. Я ощущала в его руках грубую силу, видела под рубашкой очертания мощных мускулов, сурово сдерживаемое желание. Мы оба остановились одновременно, раскрасневшиеся и запыхавшиеся, и воздух между нами дрожал и пульсировал от безумной, жадной энергии, которая пожирала все здравые мысли в моей голове. Он справился с собой первым.

– Что ты хочешь посмотреть? – спросил он, откидываясь на подголовник.

– Неважно, – я устроилась рядом с ним, подложив подушку под голову.

Он остановился на музыкальном канале. Надежно, безопасно, не воспламеняет. Понятия не имею, что мы смотрели. Сомневаюсь, что он тоже что-то видел. Он обхватил меня рукой, и я прижалась к нему, словно это было самое безопасное для меня место во всем мире.