Рысюхин, что ты пил?! - Котус

Хранительница. Она только что не рычала в голос, раздражённо дёргая своим хвостом.

— Что значит «противно»⁈ Какой ещё «затасканный ход»⁈ А ты? Слава «сомнительная» ему не нужна! А силы богине нужны? А себе прибавку к дару и усиление способностей — или будешь гордо отказываться⁈ Так я могу откатить всё обратно! Если бы Рысев-младший своей картиной Рыси не дал столько сил, что и нам, младшим, досталось — я бы половины сделанного не осилила! Чтобы я такой чуши больше не слышала вообще! Повышать известность и славу мою через славу своей фамилии — ваша главная обязанность! Всем всё понятно⁈

Я впервые видел Рысюху в таком виде — и, честно признаться, предпочёл бы такого опыта не иметь, и уж точно не хочу пережить подобное повторно. Потому что каждое её слово, каждый звук были как когтями по душе. Брррр…

Дед перевёл дух, криво ухмыльнулся и почти мгновенно переключился, даже вроде бы развеселился:

— Ладно. Раз уж командирский патрон с промежуточной башенкой тут внедрять некому, незачем и некуда — только и остаётся, что песни тырить! Благо, Владимир Семёнович в безопасности — уж очень его творчество прочно к тому миру привязано.

Абсолютно непонятно, откуда у патрона башенка, да и всё остальное. Удивила и быстрая смена настроения, но потом я вспомнил, что говорила Рысюха про слепок сознания и эмуляцию эмоций, и всё встало на свои места.

Тем временем богиня, не ожидая ответа, махнула лапой и выбросила меня обратно в реальный мир, в котором за это время прошло едва ли несколько секунд.

«Ну, раз пошла такая пьянка… Дадим профу ещё одну песню, заодно и коменде подгон сделаем мощный — такой, что она сама тебе будет девок водить и за пивом бегать! Слушай, что сказать профессору, а потом — песню, и готовься аккорды записывать — ты же вроде как учился этому?»

— Юра, с вами всё в порядке?

— Да, конечно, задумался просто. Да, у меня есть песня, на сей раз я её вроде как полностью сделал, правда, исключительно под гитару. Но все материалы лежат в портфеле, придётся воспроизводить по памяти. Вот, думал, как это лучше сделать.

— Вообще не проблема! У меня есть домашняя студия, там имеется всё нужное!

Тем временем добрались до агентства. К моему удивлению, несмотря на вечернее время там вовсю кипела работа. Вся процедура заняла буквально минут пятнадцать. Помимо подписей понадобились ещё и реквизиты моего банковского счёта для зачисления роялти. Ну, может быть, на тетрадки хватит. Работник агентства заинтересованно косился на меня и на прощание бросил дежурную фразу:

— Если будет что-то ещё — обязательно заходите!

Вместо меня ответил Лебединский:

— Всенепременно зайдём, причём в ближайшее время и не с пустыми руками!

Эти слова вызвали искренний и живой интерес работников агентства и их призывы заходить и возвращаться стали намного более искренними и многочисленными.

Дед решил уточнить несколько моментов, связанных с песней:

«У вас такое понятие, как „аэродром“ есть?»

«Гавань для воздушных кораблей? Есть, конечно!»

«Тогда слушай, запоминай и готовься записывать, я попробую несколько вариантов исполнения вспомнить!»

По пути из агентства в домашнюю студию Валериана Елизарьевича мы обсуждали нашу общую песню, точнее то, что из неё сделал Лебединский.

— То, что нужно духовые ввести, мы обсуждали, но вот это «куа-куа»…

— Саксофон. Что, не понравился?

— Наоборот! Он на лирику кладётся, как сыр на масло, как горчичка на сало! Как будто одно для другого создано! Замечательно!

— Экие у вас сравнения вкусные! Прямо перекусить захотелось! Кстати, во многом, действительно, именно одно для другого и создавалось.

— Это ладно, это мы обсуждали. Но вот скрипка! Я вообще не думал, что она там может понадобиться и не представлял для неё места — вы же её так замечательно вписали! Ненавязчиво, но так лирично…

— Ой, ладно вам… Обычная аранжировка!

— Не «обычная», а великолепная!

Профессор нехотя отбивался от явно нравившихся ему комплиментов, млел, но при этом очевидно пребывал в ожидании. В студии же, едва предложив для соблюдения приличий чаю, тут же потащил к гитаре. Я сел, ещё раз послушал начало в понравившейся мне версии и стал перебирать струны, подбирая аккорды к мелодии для вступления. Профессор замер и не торопил. Через минуту-полторы я определился с аккомпанементом и неспешно запел:

Светит незнакомая звезда,

Снова мы оторваны от дома.

Снова между нами города,

Взлётные огни аэродрома… [1]

Профессор слушал молча и неподвижно, но и мне было не до того, чтобы отвлекаться на него. Закончив проигрыш, я посидел несколько секунд и спросил:

— Ну, как? Стоит того, чтобы записывать?

Лебединский встрепенулся:

— Да-да, конечно, всенепременно! Отличная, великолепная работа!

Пока я писал, профессор бегал вокруг с блокнотом и карандашом в руках, что-то себе помечая, записывая и чёркая. Наконец, я закончил.

— Вот, пожалуйста. Правда, аккорды «школярские», не сомневаюсь, что профессионал сделает мелодию намного богаче. Ну, и ввести другие инструменты, конечно.

— Да-да, концертную версию сделать можно и нужно, однако и так — вполне, вполне. Для камерного исполнения, например. Нет, слушайте, восхитительная вещь! А уж как от неё заверещат некоторые «коллеги», ммм… Мы как раз недавно обсуждали возможности нового звучания классических жанров, хе-хе…

«Дядя Валера» закатил глаза, на губах его появилась блуждающая улыбка.

— Формально вроде как классический романс, во всяком случае, его можно сделать в камерной версии. При этом стандартная тема «страдания в разлуке» вывернута наизнанку, тут скорее катарсис в разлуке, расставание, как повод и возможность для переосмысления и восстановления отношений. Уже взвоют! А герой! Это же просто антитеза классическому романтическому герою, страдающему по салонам! Нет, песня и в народе будет популярна, и всяких разных забегать заставит! Запустим им!..

— Муравьёв в штаны? — подсказал я запнувшемуся на секунду профессору.

— Как-как⁈ Муравьёв в штаны⁈ Очаровательно! Нет, кое-что в песне требует шлифовки, несомненно. Та же концовка — «памятник надежде» будет многими воспринято как то, что надежда умерла. Хорошо бы было поправить. Но в крайнем случае и так оставить можно.

«Ну надо же! Великого поэта-песенника Добронравова он править собрался! Самомнения-то сколько!»

«Ну, мы с тобой тоже поправили — „московские метели“ на „февральские“, например».

«Ты не путай, это другое!»

Тем временем профессор просматривал мои записи и что-то правил на ходу в аккордах.

— А кому, извините, вы хотели бы отдать для исполнения? — задал он неожиданный вопрос.

— Если это не будет с моей стороны наглостью, замахиваться на такого известного певца… Я бы хотел, чтобы её спели вы.

— Ой, полноте, известным я был лет десять назад. Но — польщён и с удовольствием начну репетировать. Здесь,