Легенда о Кудеяре - Наталья Иртенина

– Чудодеев я не знаю, – говорит ему бродяжка и край хлеба из кармана достает, – а что у самого святого озера такие неумехи живут, это жалко.

И Коле половину краюшки отламывает. Но он брать не стал, потому как и без того хлеб задаром ест, и говорит:

– Странные ваши слова, я таких никогда не слышал, хоть вообще слыхал много разного. А откуда вам все же сей монах знаком?

– Ниоткуда, – отвечает бродяжка с полным ртом. – Может, я его себе придумала? – И голову набок задумчиво уронила.

– И остальная шифровальня на стенах ваша?

– Моя, – кивает.

– А сами из каких краев будете? – расспрашивает Коля.

– Из всяких, – отвечает, – из отеческих.

– К нам надолго?

– К вам, может, и надолго, – говорит. – Погляжу, что будет. Больно вы тут дикие. Вот одна какая-то, в париках кудлатых и хламидах сборчатых, все ходит, на мои рисунки ругается. Все говорит «Чую, чую». Странная какая.

А Коля в этом тетушку признал и вздыхает:

– Это правда, дикие мы тут. Он вот, – на монаха опять показывает, – тоже обещался скоро к нам быть.

– Раз обещался, будет, – отвечает бродяжка.

– А все же загадочно, – говорит Коля.

– Что загадочно?

– Откуда вам знать, как здешний монастырь смотрелся, до того как руиной стал. А давно это было.

– А может, он мне приснился? – говорит бродяжка и опять голову набок.

Коля тут помолчал, потом снова спрашивает:

– А монах, говорите, местный был?

Бродяжка удивляется:

– Ничего я такого не говорила.

– Ну как же, – отвечает Коля, – а красный след отчего волочится? Выходит, это еще в земной жизни и в теле, а из тела кровь. Отчего кровь? – спрашивает.

– Так убивали их, – говорит бродяжка.

– Ага, – сказал тут Коля проницательно, – понимаю. Благодарствую вам. А только под кустом спать не надо, больно тонкое вы создание, хоть и бродяжное.

– Ничего, мы привыкши, – опять она отвечает. – И вам благодарствую.

– Ну прощайте, – говорит Коля.

– Еще, может, встретимся, – сказала бродяжка.

А Коля опять разок глянул на монаха, шагающего по воде, и пошел восвояси, весь в думах загадочных. Рассуждал про себя о том, как бы ему теперь уловчиться и в старину кудеярскую проникнуть да про монаха доподлинно вызнать. А вся старина только в складах библиотекарных, и туда с недейственным паспортом не водворишься. Вот какие мысли Колю одолевали, пока в сараюшку свою возвращался.

Кондрат Кузьмич совсем себе настроение улучшил делами государственными. Все как нельзя удобно складывалось. Дивное озеро мастера-умельцы замеривали – на ладонь в неделю мельче стало, а то ли еще будет, когда в разгон возьмут. Бритые головы тоже себя показывали со всех сторон, народец на свой лад бодрили не хуже Щекотуна со всем его семейством. А в газете опрос с населения сделали да на счетах посчитали, что уже много кудеярцев за укрепление руки Кондрат Кузьмича стоят и замыслы его касательно озера полностью выдерживают, потому как сей водоем есть предмет претыкания и бритоголовых бесчинств, а иноплеменцам урон.

Были, правда, недовольные. Церковь опять же мнение произносила против высушки, и чего еще придумали: старух соберут, встанут на улице с иконами да псалмы распевают. Но это ничего, они никому не мешали, а только публику помалу развлекали. Кондрат Кузьмич и сам, бывало, на праздник церковь посетит, со свечкой постоит, благодарность от народа примет. А потом еще в благочестивый шемаханский дом зайдет, посидит с тамошними, а оттуда на дивное озеро вместе отправятся и ноги в нем вымоют, и опять от этого расположение народное. Оттого благочинным Кондрат Кузьмич препоны не строил, пусть их распеваются.

А другое вот недовольство как-то нехорошо отрыгивалось в организме у Кондрат Кузьмича. Как бы совсем бунта не вышло. А все потому, что кудеярцы народ беспощадный и бессмысленный, думал про себя Кондрат Кузьмич, культурности не понимают и рождены для мордобоя. О сем недовольстве главный дознаватель Иван Сидорыч ему исправно доносил и предлагал крепкие меры. Бритые головы, говорит, разбудили в некотором населении патриотическую нервность. Теперь чуть что – сразу шум поднимают и за святое озеро рубахи на себе рвут, а политику ругают. Но пока мирно, говорит, только с мордобоем.

– А как бы совсем бунта не вышло, – отвечает ему на это Кондрат Кузьмич и крепкие меры с Иван Сидорычем обговаривает.

Но это тоже ничего, потому как Кондрат Кузьмич на нашем кудеярском недовольстве пуд соли съел и руку набил, не впервой ему такое на себе испытывать. А оттого душа не омрачалась. Наоборот, тоже вот распевалась. На дивном озере начали стелить по воде песенную площадку для звездоносной Моры Кик и продавать билеты. А места зрительные расставляли на берегу, и ряды от воды вверх на холм забирались, как в натуральном театре. Публика от того в восторг привелась и на билеты толпой шла, а которые кудеярцы билеты баловством считали, те просто ходили на звездную площадку смотреть и семечками плеваться. В городе везде плакаты развесили: Мора Кик посреди утопленного города, а там одни купола, маковки и шатры резные. А это чтоб народ разбередить красой неописанной да пользой, какая может от этого богатства всем приключиться.

Вот площадку на воде доделали, декоративностью разной украсили, фонарями прожекторными уставили и концерт объявили. А народу набилась тьма. Все ряды заняли, да еще промеж них сели, а которые без билетов, те вокруг в траве толпой расселись, и не сгонишь их. А и не гнали. Кондрат Кузьмич велел распоряжальщикам народ привечать, пусть хоть на головах друг у дружки стоят и на звездоносную Мору Кик задарма глазеют – все польза замыслу выйдет и населению просвещение насчет высушки озера.

А перед самым концертом Кондрат Кузьмич народу свою персону явил и слово напутственное сказал. Вот, говорит, присутствуем при историческом моменте, и за это потомки нам благодарность объявят, что озеро высушили и город неописанный со дна достали. А в том городе, говорит, наша культурная и отеческая ценность, мы ее должны сберегать для музейного любования навечно. А то, говорит, совсем неправильно выходит, что под водой его не видно и культурная ценность глаза воочию не радует. А теперь, говорит, звездоносная Мора Кик вам споет о том же самом, что я сказал, только красивше и для искусства.

Тут на площадку всходит сама Мора Кик в одежде русалки и с волосами, тиной убранными, а может, такой тряпицей под тину. Под зелеными прожекторными фонарями совсем камышовой водяницей стала и поет про то, как вода в озере холодна и темна, а русалке с ее полюбовником дельфином в нем неприютно и страшно, и хочется скорее на солнце, загорать и любиться. А откуда в дивном озере дельфин взялся, про это не спела, но на то оно и дивное, решили у нас, чтобы там всякая дивность водилась и полюбовно размножалась. Потом еще спела про то, как на самом дне лежат богатые клады в виде утопших кораблей с золотом, а эти клады собирает подводный царь и уже накопил их целую золотую гору, а все ему мало и все ждет новых утопленников с сокровищами. А дочка его, не такая жадная, мечтает любиться с которым-нибудь из людей и все папашины клады отдала бы ему, хоть за одну полюбовную ночь, такая у нее тоска подводная. А кудеярцы опять разгадались, откуда в дивном озере утопшие корабли с золотом, но так и не пришли к мнению. Да еще много чего пела звездоносная Мора Кик, пока прямо на площадке не громыхнуло с огнем и дымом.