Истерли Холл - Маргарет Грэм

Он бил кулаком по ладони, как актер в водевиле.

– А пока я бы предпочел, чтобы жалкие слабаки вроде тебя не создавали мне лишних забот.

Оберон кивнул:

– Я понимаю, отец.

«Говори то, что он хочет услышать», – повторял он себе, стараясь как можно меньше шевелить губами. Снова придется сглотнуть кровь. Понятно, что его слова звучат невнятно. А отец продолжал, размахивая рукой, как будто дирижировал каким-то шутовским оркестром.

– Ты вернешь мне деньги. В шахте Истон ты будешь сидеть рядом с управляющим Дэвисом. Ты будешь изучать бизнес. Впереди ожидается немало волнений, потому что я собираюсь воспользоваться Актом о восьмичасовой смене и урезать зарплаты. И ты преподашь им урок, если они посмеют бастовать. Кроме того, ты сократишь количество опор в забоях и вообще все, что возможно, чтобы повысить отдачу чертовой шахты и сделать ее более производительной. Да, и не забудь про три дома Фроггетта. Их нужно выкупить немедленно. Это лазейка для шахтеров, и ее нужно закрыть, причем недорого. Имей в виду, дома не должны достаться никому из них. Это понятно? Я хочу, чтобы рабочие были накрепко привязаны к своим коттеджам, чтобы они знали, что им, если что, грозит выселение, так что пусть работают как сумасшедшие. Как ты выкупишь дома, меня не интересует, но ты должен их выкупить.

Теперь он тыкал пальцем в воздух, целясь Оберону в лицо. Из отца получился бы неплохой убийца, это точно. Балкон… Может быть, все было по-другому…

– В этом году не будет охоты, никаких развлечений. Я буду приезжать чаще.

Отец отошел от окна и направился в его сторону. На Оберона накатил страх. Чаще? Насколько? Отец подходил все ближе, и вот он уже совсем близко, напротив него. Оберон ощутил на лице его дыхание. Именно в этот момент отец уловил запах бренди.

И снова заработали кулаки, удары наносились все чаще, все время по ребрам, потому что вечером предстоял званый ужин и следов не должно быть видно – вот о чем думал Оберон, глотая слезы. И тогда отец остановился, торжествуя.

– Ты трус и мерзкий неудачник.

Оберону было позволено уйти. Он каким-то образом нашел дверь и, выглянув, посмотрел налево и направо. Слуг не было видно, но их никогда не видно, они знают свое место, а он должен знать свое. Он тащился наверх, в свою комнату, при каждом шаге от боли у него перехватывало дыхание, и он знал, что должен добиться успеха на шахте. А что, черт возьми, случится, если он не добьется? Он отбросил страх и увидел себя во Франции, на Сомме. А интересно, есть там зимородки? Он возьмет лодку и будет ловить рыбу. А вот он уже и наверху, слава богу.

Миссис Мур с трудом добралась до своей комнаты. Званый ужин закончился, кастрюли, сковороды, тарелки и прочая кухонная утварь были вымыты. Время приближалось к полночи, шоферы увезли своих хозяев, и зал для прислуги казался каким-то голым и невзрачным без их фигур в форме и начищенных до блеска сапогах. Лакеи и горничные мыли бокалы и серебро в буфетной, но все еще находились на службе, на случай если семейству потребуется горячий шоколад.

Эви вытерла стол предположительно в последний раз за этот день и выскользнула на улицу вдохнуть напоследок свежего воздуха. Да, ужин прошел удачно, и она, Эви, тоже способствовала успеху. В свою книгу рецептов она занесла множество новых кулинарных секретов и подсказок. Ее переполняли гордость и удовлетворение своей работой. Было холодно, и Эви накинула шаль на голову и закутала горло. Она подняла голову и посмотрела на звезды. Что сейчас делают Джек и Тимми, спят или бредут домой, отработав смену в шахте? А Саймон спит или тоже где-то стоит и любуется звездами? В парке ухали совы, из конюшен доносилось фырканье лошадей и постукиванье копыт, когда они переминались с ноги на ногу.

Эви тихонько двинулась по вымощенной булыжником дорожке, направляясь к Тинкер, старой пони леди Вероники, нащупывая в кармане захваченную из кладовой морковку. Войдя во двор, она увидела конюха, стоявшего под масляной лампой прямо напротив конюшни, где находилась пони. И он курил! Она окликнула его:

– Парень, ты что делаешь? Потуши сигарету, тут же все в момент будет в огне. Подумай о лошадях. Тебя уволят, глупенький.

Она побежала прямо по скользкому булыжнику, рискуя подвернуть лодыжки.

– Потуши сейчас же.

Как только она побежала, ей наперерез, оскалив зубы, с лаем выскочили из-за угла две таксы леди Вероники. Вот дела, это же просто бунт на корабле! Она перешла на шаг, стараясь унять собак, продолжавших кидаться во все стороны, как бесноватые. Конюх никак не реагировал на ее предупреждения, поэтому она, подбежав к нему, попросту выхватила сигарету у него из пальцев и затоптала:

– Тебя же уволят, почему ты не слушаешь меня? Леди Вероника появится через минуту, раз собаки уже здесь.

Тинкер уже ржала и мотала головой, выглядывая из стойла. Находясь в световом кругу, конюх, поворачиваясь, споткнулся и с громкими ругательствами наступил на одну из такс. Та громко завизжала, и обе собаки бросились ко входу в дом, но потом одна вернулась. Господи, только не хватало, чтобы леди Вероника выплыла из-за угла! Эви ухитрилась поймать парня и схватила его за руку, не давая ему упасть. В темноте она не видела его лица.

– От тебя несет спиртным, ну-ка соберись и иди спать, бестолочь! Ты же не сможешь утром встать вовремя, чтобы подмести чертов двор, если будешь бездельничать тут всю ночь. И разве ты не понимаешь, что будет с лошадьми, если все тут загорится? Давай, поторопись. Миледи идет по нашим следам.

Эви замерзла и устала. Ей надо лечь и заснуть. У ног ее продолжала прыгать собака.

Парень вырвался из ее рук, и в какой-то момент ей показалось, что он ударит ее. Эви отступила назад, но он опустил руку и сказал:

– Как ты смеешь разговаривать со мной в таком тоне? И вообще, как ты, черт возьми, посмела говорить со мной?

Эви замерла. Перед ней стоял не конюх. Мальчишка Брамптон – вот кто это был. Вторая собака с тявканьем вылетела из-за угла, и теперь обе носились кругами вокруг Эви и мистера Оберона. Раздался голос леди Вероники, больше похожий на шипение:

– Изюм, сюда. Об, где ты, ради бога? Об, иди в дом и не усугубляй положение.

Мистер Оберон произнес: «Il faut parler français, nous avons des serviteurs ici»[12].

Он ведь думает, что Эви не поймет, что он предупреждает сестру, чтобы она говорила по-французски, потому что слуги слышат? Спасибо, господи, за мисс Мэнтон. Эви повернулась к нему и, стараясь изменить голос так, чтобы его невозможно было узнать, в надежде, что он слишком пьян, чтобы запомнить, как она выглядит, произнесла:

– Простите, сэр.

Эви решила, что должна была это сказать. И может быть, ей следует объяснить мистеру Оберону, что она ошиблась и приняла его за простого конюха, но черта с два она это скажет. Она отказывается делить людей на «простых» и «непростых».