Франсиско Франко и его время - Светлана Пожарская

На исходе войны Гитлер в кругу своих единомышленников не раз поговаривал о том, что каковы бы ни были качества испанского солдата, Испания, учитывая ее нищету и неподготовленность, оказалась бы скорее тяжким бременем, чем приобретением; документы свидетельствуют, что он неоднократно пытался в 1941–1942 гг. побудить Франко вступить в войну[142].

Уже после окончания Второй мировой войны консервативная «Stockholms Tidningen» за 21 и 27 октября 1945 г. опубликовала три письма Гитлера Муссолини: он не утратил надежду и после встречи с Франко добиться своей цели.

20 ноября 1940 г. он настаивал: «Испания должна быть немедленно вовлечена в конфликт… для того, чтобы «запереть Средиземное море»». Эту тему он продолжил и в письме от 22 ноября: «Срочная необходимость, чтобы испанское правительство и каудильо как главнокомандующий приняли решение о вступлении в войну». В письме от 31 декабря 1940 г. — та же тема. Испания его беспокоила. «Франко изменился и отвергает сотрудничество со странами «оси». Я боюсь, что Франко совершает величайшую ошибку в своей жизни. Рассматриваю как сумасшедшую саму идею получать сырье от демократий как своего рода вознаграждение за то, чтобы остаться в стороне от конфликта». Гитлер выразил сожаление таким решением Франко, т. к. «отданы все распоряжения о пересечении границы 10 января и атаки на Гибралтар в начале февраля». «Очень огорчен этим решением Франко, т. к. не соответствует той помощи, которую мы — Вы, Дуче, и я, предоставили ему, когда он оказался в трудной ситуации»[143]. Об этом свидетельствуют и другие документы.

В письме от 6 февраля 1941 г. Гитлер убеждал Франко, что вступление Испании в эту войну было задумано вовсе не исключительно в интересах Германии и Италии и что «в том случае, если Германия и Италия потерпят поражение, тогда всякое будущее для сегодняшней национальной и независимой Испании окажется невозможным»[144].

Накануне встречи в Бордигере 12 февраля 1941 г., когда Франко единственный раз в жизни был в Италии, Муссолини получил послание Гитлера, где тот просил вернуть «испанского блудного сына». Но Франко не поддавался на уговоры. По словам Франко, «они говорили совершенно дружески обо всем». Он убеждал Муссолини, что «Испания, как и прежде, хочет сотрудничать со странами «оси» и внести свой вклад в дело окончательной победы. Однако Испания испытывает самый настоящий голод и в военном отношении совершенно не подготовлена».

В результате беседы у Муссолини сложилось определенное мнение, и он написал Гитлеру, что Испания не в состоянии вступить в войну[145].

Возвращаясь из Бордигеры, Франко навестил в Монпелье Петэна и попросил его помочь Испании в том случае, если Гитлер односторонне примет решение ввести войска на территорию Испании. Но Петэн посоветовал лишь не гневить Гитлера. Переговоры с Муссолини приободрили Франко, а неудачи Италии в Греции окончательно укрепили его нежелание ввязываться в войну.

В Берлине была уже известна позиция, занятая Франко в Бордигере. 22 февраля Риббентроп, которому было поручено осуществление «испанской операции», доложил, что Испания не готова вступить в войну на стороне Германии. 26 февраля это сообщил Гитлеру и сам Франко. Он вновь заверил Гитлера в своей преданности, горячо одобрил план нападения на Гибралтар, но в то же время категорически настаивал на том, чтобы в этой операции принимали участие только испанские войска, оснащенные германским оружием. А на это было необходимо время[146]. Гитлер, получив письмо Франко, разразился бранью: возмущаясь его «неблагодарностью», он называл его «трусливым дезертиром»[147]. В дело попыталась вмешаться германская разведка. Шеф германских нацистов в Испании Томсон еще в 1940 г. установил связь с подпольной политической хунтой, которую возглавлял подполковник Тардучи. Тардучи был фалангистом и считал себя обойденным и неоцененным по «заслугам». В руководящую группу хунты входили почитатели нацизма — журналист Патрицио Каналес и Хосе Антонио Хирон. Политическая программа хунты копировала нацизм. Хунта была связана с генералом Ягуэ, который также считал себя обойденным. Хунта обратилась к Томсону с просьбой помочь устранить Франко. В обмен Тардучи обещал вступление Испании в войну на стороне Германии. Каналес позднее утверждал, что хунта готова была убить не только Суньера, но и самого Франко. Зимой 1941 г. адъютант Ягуэ донес на своего генерала, и хунта прекратила свою деятельность. Франко не принял никаких мер против заговорщиков, ограничившись личной беседой с Ягуэ. И это в то время, когда редкий день в Испании обходился без казни республиканцев, вся вина которых состояла в их убеждениях.

Ссора среди своих не была опасна для режима, но все же не благоприятствовала активной военной политике.

Отказ от вступления в войну все же не означал изменения в направлении вектора испанской внешней политики. Несколько дней спустя после донесения Риббентропа Гитлеру в Мадрид прибыл полковник Уильям Дж. Донован, нередко выполнявший деликатные поручения Рузвельта и в недалеком будущем ставший директором Управления стратегических служб США, этого прообраза ЦРУ. Все его попытки встретиться с Франко не увенчались успехом — по обоснованному суждению П. Престона, из-за интриг Серрано Суньера. Сам же Суньер, принявший Донована 28 февраля, с уверенностью сказал: «Надеемся и верим в победу Германии в этом конфликте»[148].

Успехи Германии на севере Африки, в Югославии и Греции произвели на Франко такое впечатление, что он утратил свою привычную осторожность: выступая 17 апреля 1941 г. на открытии Высшей военной школы, он разъяснил: «Мир — это всего лишь подготовка к войне, и война — нормальное состояние человеческой природы».

В донесениях Шторер вновь и вновь возвращался к конфликту Суньера с генералитетом. Этот конфликт, по мнению германского посла, носил не только персоналистский характер: военные возмущались тем, что Суньер был и министром иностранных дел, и генеральным секретарем фаланги, и шефом правительственной и партийной прессы, и членом Национального совета. Конфликт углублялся и из-за расхождения во взглядах — Суньер советовал немедленно вступить в войну[149]. Так или иначе, Суньеру завидовали и одновременно презирали его. Даже в ближайшем окружении Франко его презрительно именовали «куньядисимо» (от испанского слова «куньядо» — шурин).

В анализе внутреннего положения страны, сделанном Шторером, нет ни слова о монархическом движении, хотя в это время наблюдалось его оживление. 21 февраля 1941 г. умер король Альфонс XIII, и с его сыном, доном Хуаном, связывались определенные надежды на близкую реставрацию монархии. Франко заказал реквием по Альфонсу, но тут же приказал именовать его сына всего лишь графом Барселонским.