Рождение греческого полиса - Эдуард Фролов

Под этими камнями можно понимать ограду, вымостку или, наконец, что кажется наиболее вероятным, вид сидений. Ср. далее, Od. VIII, 6-7, где говорится, что Алкиной и Одиссей, придя на агору, сели «на гладко обтесанных камнях (έπι ξεστοΐσι λί'όοισιν)»; ср.: Андреев Ю. В. Раннегреческий полис. С. 38; Martin R. Recherches sur l’agora grecque. Paris, 1951. P. 38.

Разумеется, картина городской жизни у феаков должна быть соотнесена, как уже указывалось, скорее всего, с зоной греческой колонизации—древнейшей, в Малой Азии, или позднейшей, уже исходившей из этого региона. В первом случае заслуживает внимания отмечаемое некоторыми исследователями сходство города феаков с древнейшей, открытой археологическими раскопками Смирной: то же расположение на берегу моря, та же компактность поселения, заключенного в кольцо стен.[123] Что же касается параллели с позднейшей колонизацией, то она с очевидностью следует из описания того, как феаки покинули прежнюю свою родину и обосновались на Схерии; здесь именно нашла отражение типическая картина колонизационного предприятия, основания колонистами нового города в заморской земле:

В любом случае очевидно значение самого факта появления в «Одиссее» протополиса нового типа, гораздо более прогрессивного, чем тот, что нашел отражение в «Илиаде» в образе Трои. Пример с феаками выразительно подтверждает возникновение такого морского протополиса у греков уже к рубежу IX-VIII вв. И если он был навеян поэту близкой ему исторической ситуацией в Малой Азии, то это лишь подтверждает не раз высказывавшееся положение о том, что в ранний период заселенный греками район малоазийского побережья обгонял в развитии метрополию — Балканскую Грецию.

В этой связи заслуживает внимания предположение о том, что первые полисы вообще возникли у греков в зоне их первоначальной колонизации в Малой Азии, где самое обоснование в иноплеменной, зачастую враждебной греческим поселенцам среде диктовало раннюю их консолидацию в укрепленные города-государства. «Непреодолимый антагонизм эллинов и местного анатолийского населения, — пишет Г. Бенгтсон, — постоянно висевшая над вновь основанными поселениями угроза внезапной гибели принудили колонистов с самого начала укрыться под защиту стен укрепленных поселков. Совместное проживание внутри тесно ограниченного кругом стен пространства навязало эллинам на чужой земле способ существования, от которого они были далеки в Греции, где господствовал деревенский строй жизни. Таким образом, в Малой Азии греки пришли к выработке ограниченного, но зато тем более интенсивного городского стиля жизни. В рамках его родились тот дух и тот способ политического мышления, которые так характерны для греков исторического времени: патриотизм, привязанный к ограниченной родине, к полису, необычайная интенсивность внутренней политической жизни новых государственных общин — качества, которые в такой разработанной форме стоят особняком в древнем мире . При оценке развития в Малой Азии, особенно в Ионии, речь идет о своеобразном явлении, которое надо объяснять специфическими обстоятельствами, как географическими, так и политическими. Оно значительно, может быть, на несколько столетий, обогнало развитие в метрополии. Таким образом, весьма вероятно, что Греция испытала со стороны своих колоний сильнейшее воздействие не только в культурной, но и в государственной жизни».[125]

Как бы там ни было (ибо мы не склонны в такой категорической форме разделять мнение о первоначальном возникновении полисов именно в Малой Азии), описание города феаков в «Одиссее» можно считать достаточно красноречивым свидетельством начавшегося у греков процесса урбанизации. Но в гомеровских поэмах можно обнаружить и другие, и притом более прямые, указания на то, что их автору был уже известен город в его новом социологическом качестве. Одно такое указание (и самое яркое) — это известное место из 23-й песни «Илиады», где Ахилл на тризне по Патроклу объявляет состязания и призы для участников, и в их числе — массивный железный диск из цельного самородка:

В этом отрывке отчетливо проступает уже противоположение города и сельской округи, «полей» (πόλις — άγροί). И хотя владельцы «тучных полей» обычно проживают в самом городе, а в их сельских усадьбах, «в поле», ютятся лишь их работники, пахари и пастухи (ср.: Od. XI, 187 слл., где проживание Лаэрта, отца Одиссея, в сельской усадьбе, в «поле», которое опять-таки противополагается «городу», представлено как нечто необычное), важно то, что город здесь выступает как место, где занимающиеся сельским хозяйством могут приобрести необходимый им металл, т. е. как центр торговли.[126]

Разумеется, нельзя закрывать глаза на то, что и торговля и ремесло фигурируют у Гомера в очень еще неразвитом виде. Ремесленные занятия представлены отдельными специалистами, кузнецами, плотниками, горшечниками, которые вместе с гадателями, исцелителями, певцами зачисляются в один разряд работающих на народ — демиургов (δημιοεργοί) (ср.: Od. XVII, 382-386, и XIX, 134-135). Они явля-ются по вызову, перебираются с места на место и не образуют еще ни самостоятельного класса, ни особого посада.[127] Равным образом и торговля носит еще примитивный меновой характер (см. классическое место — Il., VII, 465-475), хотя уже появляются и условные мерила стоимости: чаще всего скот, когда товар приравнивается к известному количеству быков, иногда отдельные ценные предметы (котлы или треножники) и даже определенного веса слитки драгоценного металла (таланты золота).[128] Сама торговля не отделилась еще совершенно от таких свойственных примитивному состоянию форм, как обмен дарами, с одной стороны, и разбой, пиратство —с другой, но тип деловых людей — пректеров (πρηκτήρες), добывающих прибыль морской торговлей, и притом не обязательно финикийцев, уже известен Гомеру (см.: Od., VIII, 158-164).[129]