Битва на Калке. Эпизод первый - Алексей Живой

Несмотря на то, что вокруг ничего не грохотало, не было слышно разрывов снарядов, не трещали, как в некогда современной для него войне, автоматные очереди, а только был изредка слышен чавкающий звук стрел, вонзавшихся в мокрую древесину, Забубенный не мог оторваться от созерцания экологически чистой схватки. Тем не менее, люди в этой схватке гибли по-настоящему.

Спустя несколько минут воздух огласился дикими криками. Оказалось, что к сражавшейся в одиночку с черниговцами последней ладье каравана присоединились все остальные, кроме груженных верблюдами и наложницами, и численный перевес мгновенно оказался на стороне азиатов. Случилось это, когда ладья Еремея уже вышла из зоны обстрела, вслед за ладьей самого Путяты. И весь удар разъяренных гостей Руси пришелся на ладью Кузьмы и последнюю, груженую больше оружием и лошадьми. Вот тут то азиаты отыгрались. Тучи стрел заполнили воздух между кораблями. Одна за другой эти тучи осыпали корабли русичей, поражая ратников, которые тоже метко отстреливались. Но силы были не равны. И Забубенному показалось, что дальше разведывательную экспедицию продолжит максимум два корабля, да и то, если караванщик не решит развернуть караван и броситься в догон за обидчиками ни с того, ни с сего убившими его охранника.

«Интересное дело международная политика, — рассуждал механик под шум ветра, заглушавший иногда крики и вопли бившихся вдалеке воинов, — один случайный выстрел и псу под хвост все договоренности. Разбирайся потом, кто виноват. Снова война, маневры. Но, главное, всем на удивление весело. Недолгая, но активная жизнь».

Путята, как казалось, спокойно наблюдал избиение собственного арьергарда. Ввязался в бой, выходи из него с честью, даже если ввязался по глупости. Всем было ясно, а особенно Забубенному, что самое главное дело, ради которого их послали в чужие далекие земли, еще впереди. Оно еще и не начиналось, как следует. А они почитай треть, если не половину людей уже потеряли из-за этой стычки с азиатами. Для такого дела люди важны, да тишина. А теперь и людей покосило и шуму будет, на всю Русь. Но молчал воевода. Ничего не сказал он Даниле. Только раз, как бы невзначай, задержал взгляд на своем помощнике, а тот в свою очередь с непониманием глянул на Забубенного. Механик же буравил взглядом доски днища лодейного. На том и закончили разбор полетов. Ну, стрельнул случайно и стрельнул, что же теперь поделаешь. А чей это был караван, из какого царства государства, кому подарки вез, и сколько там народу полегло, про то сведаем, когда назад воротимся.

«Если, конечно, воротимся, — только и подумал механик-оптимист, — если тут ежедневно так развлекаются, то это задание, — билет в один конец. Наша служба и опасна и трудна. Эх, жаль, что самолетов-невидимок, да парашютов еще не придумали. Легче было бы проникнуть в тыл к врагу».

Скоро стихли дикие крики над Днепром, то последняя ладья вышла из-под обстрела азиатов. Никто из участников неожиданной схватки не захотел продолжить битву. Не повернул своих ладей посланник неизвестного царства, чтоб черниговцев наказать. И Путята не стал догонять караван заморский сызнова, чтоб отыграться за убиенных ратников. Военное дело серьезное, надо помирать — помирай. Ничего не поделаешь. Да только разведчикам-диверсантам, а именно так и называл про себя Забубенный отряд черниговского воеводы, биться следовало только в крайнем случае. Иначе можно всех людей растерять, а задания княжеского не выполнить. Видать про то и размышлял воевода, когда приказал дальше свершать путь.

Так и шли черниговские ладьи до самой темноты, пока не настало время вставать на ночлег. А место определилось скоро, на излучине реки с правого берега. Было то напротив третьего днепровского притока, что прозывался Ворсклой, как выспросил любознательный механик у Данилы.

Как стали на ночлег определяться, посчитали потери. В той стычке с азиатами почитай треть народу черниговского полегло. Особенно на двух последних ладьях. Та, что в самом конце каравана обреталась, вообще непонятно, как добралась до ночлега. Из пятнадцати душ в живых осталось только пятеро. Все остальные почивали теперь вечным сном под мокрым саваном днепровских вод. Пригорюнился воевода. Позвал к себе Еремея с Кузьмой на совет. Остальным спать велел, сил набираться. Забубенный, хоть и гребли в этот день немного, устал как собака. Перекусил, чем дали, и уснул крепким сном.

Наутро обнаружилась новая диспозиция. Велел Путята всем, кто в живых на ладье задней остался перейти в ладью, которой Кузьма распоряжался. Да оружья с собой перенести кто сколько сможет. Лошадей азиаты много побили своими стрелами. Если бы не смерть воинов, то часть из оставшихся в живых стала бы пешими, затруднив передвижение посуху. Но, к несчастью, и ратников погибло немало, а потому живые все при конях пока оставались.

Ладью четвертую, что теперь пустой выходила, повелел воевода сжечь, чтоб кому не попадя не досталась. А дальше идти на трех ладьях. До границы русских земель с половецкими оставалось уже не более дня пути. Тут уже всяких людей можно было повстречать, окромя половцев. Ходили по Днепру разные караваны, многие товары на себе везли. А с ними плавали не только достойные мужи, но и всякий сброд, бывало. Разбойники, опять же, любили пограничные земли, где не понять, чья власть. Ни тебе паспортов, ни тебе виз. А по берегам, не только половцы кочевали, но и разный неизвестный люд, как поведал Данила любознательному механику. Потому следовало идти скопом и держаться друг дружки, так надежнее выходило и безопаснее.

Перекусив, чем Бог послал, отправились снова в путь черниговские ратники. Едва миновали бурливую Ворсклу, увидали что в след им вышел из нее еще один караван из трех ладей, купеческий по виду. То могли быть переяславские купцы, что в далекие земли к русскому морю направлялись, чтоб торговать с греками. Ибо переяславское княжество граничило с половецкими землями, некогда прозывавшимися «Диким полем», а теперь не таившими для русичей былой угрозы. Однако, видно завелась там угроза новая, невиданная, раз так всполошились половцы, что на Русь плакаться прискакали и князей многих взбаламутили.

Ветер в то утро задул снова попутный. Свежо было на воде. Наполнившись силой, паруса понесли вперед черниговские ладьи, коих теперь всего три оставалось. Ратники, пользуясь передышкой, кто чем занялись. Больше все оружье свое чистили до блеска, да кольчуги зельем зловонным смазывали. «Замена масла», как определил эту операцию для себя Забубенный. Сам он сидел и смотрел на воду, да на чаек. Это занятие ему почему-то не надоедало. Иногда он также по долгу мог смотреть на небо.

Неожиданно к нему приблизился ратник и, нагнувшись, негромко сказал:

— Поди. Тебя воевода кличет к себе.

Забубенный отключился от созерцания водных просторов и круживших над рекой птиц. Раз воевода впервые за столько дней пути пожелал с ним словом обмолвиться, значит, совет нужен. Без чародея, похоже, никуда. Надо идти.

И Григорий, словно заправский матрос, пробрался, осторожно переступая через скамьи по раскачивавшемуся из стороны в сторону днищу на самую корму ладьи, где на бочке с медом сидел воевода, глядя вперед. Приложив ладонь ко лбу за неимением цейсовского бинокля, Путята словно пытался рассмотреть, что откроется за следующей излучиной реки. Что за новая напасть ожидает там разведчиков князя черниговского.