Зачем идти в ЗАГС, если браки заключаются на небесах, или Гражданский брак: "за" и "против" - Сергей Арутюнов

Но является ли технический прогресс мерой совершенства культуры? И да, и нет.

Идея верности, сделавшая так много для закрепления и даже консервации избранных общественных начал, в том числе кастовых, помогла цивилизации сделаться более предсказуемой.

В этом смысле брак — идея государственная, поскольку государство создано для того, чтобы регулировать общественные отношения, главным образом — имущественные.

Государству неважно, как истово блюдется идея верности в данном конкретном браке, — ему важно, зарегистрирована ли данная глобальная идея в конкретном документе, обращенном Urbi Et Orbi (к граду и миру). Надо всеми со свечкой не простоишь. Изменить-то можно за одну минуту, ну, за пять… контролеров не напасешься.

Разве что та же электроника поможет…

Занятно, что тоталитарные общества (признаки — закрытая, «самодостаточная» экономика, верность верховному вождю и провозглашенным им идеям национальной уникальности) переносят идею верности на самих себя. То есть из верности брачной делают фетиш политический.

«Измена Родине» инкриминировалась у нас в середине XX века солдатам, попавшим в плен, пусть даже в бессознательном состоянии! Вот как блюлась, до полного очеловечивания, идея верности! Будто бы Родина — огромная женщина-мать (так ее и изображали, к слову, на агитационных плакатах и монументальных памятниках), а не то же самое государство, воплощенное в конкретных облеченных властью мужчинах в хорошо сшитых костюмах.

Природа эротического чувства на Руси сложна, противоречива и вместе с тем оптимистична тем, что самые здоровые и природные начала его сохранились всецело.

Если «судить по плодам», Россия мучительно попрощалась с многодетностью совсем недавно под влиянием не столько урбанизации, сколько революционно-военных тягот, перенесенных страной за последние 100 лет. Но стоит лишь немного отпустить поводья, вывести немного под гору, и становится заметно, как многодетность готова вернуться снова. Немного спокойных лет, немного внимания к зарплатам, чуть-чуть вменяемой, не сходящей с ума от адской гонки за «генетическим материалом» медицины, и русские женщины начинают рожать.

От кого?

Славяне от века были не только физически развиты за счет постоянного труда и активных игр (чего стоит замечание одного из иностранцев о том, что Россия — страна качелей, от упражнений на которых почти каждый русский гибок и строен, как молодое деревце), но и весьма живы умом, смекалисты и остроумны. Русские в своем удалом, нетронутом виде — поистине народ сверхчеловеков надежных, отважных и грамотных.

Юноша-удалец и девица-мастерица — вот веселые лики русского Эроса.

Не жалкие пьяницы, не обозленные неудачники, но — победители есть русские мужчины и женщины. Победительность заложена в русском национальном характере. Особая сентиментальность, особая острота зрения — черты соколиные. Но чтобы выпустить сокола в небо, надо работать всем, и государству, и народу, учиться слышать друг друга, добиваться справедливости.

Генетически русские до сих пор фактически здоровы. Изрядную брешь в нашем генофонде пробили водка, табак и тот голод, который можно назвать губительным, поскольку, сменяясь насыщением, он плодит ожирение (с этим недавно столкнулись и США). Однако же это — явление больше XX века, нежели застарелая, многовековая национальная хворь.

Факт тем не менее остается фактом: количество людей с искаженной хромосомной структурой, склонных к девиантному (извращенному) сексуальному поведению, в России в разы меньше, чем на Западе, а это, согласитесь, неплохой показатель.

Не консерватизм общества, не указующий перст правительства или Православной церкви причина того, что улицы наши весной не заполняют страждущие общественного признания с радужными флагами, но микроскопическое их количество, позволяющее им тихонько шипеть на основное большинство из темных углов.

Медики говорят в этой связи об «ульяновском взрыве»: тестируемые в городе в 1970–1980-е гг. лекарства для беременных привели к появлению нескольких тысяч генетических инвалидов с влечением к представителям своего же пола. Эта катастрофа еще потребует тщательного изучения, но выводы уже напрашиваются: к появлению отклонений ведут необдуманные эксперименты, вмешательство человека в природу, негативные природные факторы.

Что касается Запада, предыстория мутаций его гораздо богаче: хлеб, зараженный грибком-спорыньей, многочисленные эпидемии чумы, тифа и холеры, возникавшие от скученности людей в городах и неумения властей нормализовать санитарную обстановку, привели к появлению целых сообществ людей, не желающих следовать общепринятым интимным нормам.

Разгул преступности и ответная жесткость пенитенциарной системы (наказаний) привели к появлению самых одиозных девиаций вроде садомазохизма, эксплуатирующего не просто эстетику заключения и пыток, но страсть души к истязаниям, пусть и смягченным современными технологиями.

И если такие изыски и фетишизм как явление в целом не мешают в общем и целом вступать в брак и даже обзаводиться потомством, что творится с такими душами и кто ими «володеет» в духовном смысле, догадаться совсем не трудно.

Консервативные Соединенные Штаты в XX веке пережили несколько всплесков почти бесконтрольного сексуального поведения и в конце концов начали четко ощущать грань, за которой — полный хаос. Несколько раз американцы пытались вернуться в лоно обычной семейственности, и сейчас они в общем готовы придерживаться нормальности — верности и многодетности, и если бы не производители печатной и интернет-порнографии, лоббисты многочисленных нетрадиционалов, им бы это удавалось намного проще.

Отчего в США, стране крепкой и еще недавно преимущественно сельской, так развита индустрия стимуляторов интимной близости, до конца неясно.

Очевидно другое: здоровый эрос обходится без стимуляторов.

Или так: если эрос здоров, никаких стимуляторов ему не нужно.

Наряду с презираемыми «собачьими свадьбами» и «птичьими грехами» важна для России «лебединая верность».

Вы наверняка помните песню с одноименным названием — лебедь, увидев, что подруга его застрелена охотником, бросается с неба на землю и разбивается насмерть.

Это идея верности в предельном своем выражении — и предельном же величии, поскольку платится за нее самой высшей ценой — жизнью.

«А мог бы жить». Значит, не мог. Не захотел.

Какая любовь, воскликнете вы.

Какая верность, воскликнем все вместе и обнаружим, что любовь в нашем сознании равна верности.

Что же, неверные, изменяющие — не любят? Значит, не любят.

«Совет да любовь», «любовь и верность» — все эти смыслы издавна ходят в нашем национальном сознании рука об руку, и попробуйте оторвать один от другого — сразу же получится бессмыслица.