Чужая любовь - Лариса Васильева

- Как же будут звать мою внучку?  Имя подобрали?

- Нет.

- Почему так? Не можете придти к единому мнению?

-Мы решили имя не давать.

- Не понял. А как?  По православному календарю решили, на день рождения? Одобряю. Сейчас многие так делают.

- Мы никак не будем называть. Мы не готовы к ответственности. Я не хочу ребёнка, мне рано. Ты посмотри, во что превратила меня беременность, я уже поправилась на двадцать килограммов, а до родов ещё два месяца. Потом все эти вскармливания. Нет, не хочу.

- Как это не хочешь? Она уже есть. Тебе уже двадцать шесть. Матери было двадцать один, когда тебя родила. В общежитии жили, комнатка двенадцать метров, по очереди на лекции бегали. Ты будущая мать, не бойся, знай, я всегда тебе помогу, тяжело будет- няню наймём, но это твой ребёнок, потом жалеть будешь.

- Заканчивай, пап. Надоели твои нравоученья и советы, сыта по горла. Командуй своей услужливой дурой.

Она встала и резко дернула за угол скатерть, вся посуда со звоном полетела на пол. Победно взглянув на Екатерину, с высоко поднятой головой Елизавета отправилась одеваться.

Катя была напугана таким поворотом событий и волновалась за самочувствие Сергея Александровича. Она, как могла, успокаивала его, говорила, что всё будет хорошо, Лиза родит, увидит малышку и не сможет отказаться, а когда он уснул, до глубокой ночи занималась уборкой.

Раньше, после расставания с Никитой, девушка не знала, чем кроме телефона занять себя вечерами, теперь у неё не было свободного времени. Работа, косметическая уборка большой квартиры и по вечерам разбор документов по бухгалтерии. Сделав самостоятельно отчёт за первый квартал, она почувствовала, что изменилось расположение к ней Сергея Александровича, если ранее он смотрел на неё только, как на объект, всегда готовый сексуальным  утехам, то теперь, советовался, спрашивал ей мнение, иногда откладывал решение до разговора с ней.

О своём дне рождения Екатерина решила Сергею Александровичу не говорить,  подарки он дарил часто и без повода, просто иногда привозил пакет и говорил: «Птенчик, посмотри, что там, вроде твой размер».

Это могло быть платье, юбочка с кофточкой или симпатичные брючки. Он всегда угадывал с размером и, шутя, говорил, что с десятилетнего возраста  дочери был для неё и папой, и мамой, и первые прокладки ей покупал он. Но Катин мужчина никогда не дарил ей нижнего белья. Когда они вместе покупали его, как и всё другое выбирал он,  хотя и это было дорогое бельё, но самое простое, непривлекательное и только нательного цвета.

Однажды Екатерина выбрала красный комплект: «Посмотри, неужели в таком я тебе не понравлюсь?» Он взял его из её рук и повесил на место: «Мой Катенчик-Птенчик мне нравится голеньким, а эти штучки,- он показал на броские комплекты,- созданы для помощи женщинам в соблазнении мужчин. Запомни, твой мужчина с тобой, уже соблазнённый, покорённый и превращённый в раба.  И ты принадлежишь только ему, твои сиси, пися только его. И вся ты только его».

Свой день рождения Катя отмечала на работе. Ради такого случая Виктория Валерьевна разрешила устроить общий обеденный перерыв, повесив табличку «санитарный час». У девушки были деньги и возможность,  хотелось угостить людей, с которыми она проводила почти половину суток, которые не только поддерживали её, когда ей было плохо, но и не завидовали, а радовались за неё, когда у неё всё было хорошо: «Мы хотим, чтобы у тебя всё было зашибись». Они не осуждали её за связь с мужчиной, который в два раза старше её, наоборот, шутливо советовали выходить за него замуж и  забеременеть и родить ребёнка.

Но ничего из их пожеланий коллег любовник ей не предлагал, хотя Катя и сама не знала, хочет ли она за него замуж. Замужество в её представлении это была свадьба, приезд родственников. Нравы в их райцентре очень отличались от тех, по которым она живёт, да  и жених был бы ровесником отца. Она боялась их осуждений, хотя родить от Сергея Александровича Екатерина с радостью согласилась, но никаких предложений не поступало. Забеременеть специально, как это советовали коллеги, Катя не хотела, волнуясь, что это может стать для него шоком и спровоцирует ухудшение здоровья, да и понимала, что без его поддержки в материальном плане, одной ей ребёнка не потянуть. Она мечтала, что когда-нибудь мужчина сам попросит её о малыше.

Пока у Кати не было ни прав, ни автомобиля Сергей Александрович забирал её сам с работы. На этот раз он не повёз её домой, а свернул машину  в сторону своего ресторана, и девушка решила, что потребовалось его присутствие на работе или её помощь. Как всегда они вошли в  кабинет через служебный вход, он помог ей снять пальтишко и подал коробку: «Примерь, у тебя десять минут». В коробке лежало алое платье из переливающегося натурального шёлка. Сам как всегда с самодовольной улыбкой наблюдал за её переодеванием, и, сегодня как всегда угадал с размером, платье облегало точеную фигурку. Он подошёл и поцеловал в ложбинку груди, открывающуюся глубоким вырезом.

Сергей Александрович не покупал Екатерине кофточки с даже небольшим вырезом, аргументируя, что у неё большая грудь. И вдруг.  Она вопросительно посмотрела на него. Он понял её удивлённый взгляд.

- Ты будешь со мной, под моим наблюдением. Пусть мой персонал знает ты моя женщин, а  не дочь.

Этот вечер они провели в его ресторане, в компании его друзей, которые были приглашены с жёнами. Друзья, зная собственнический характер  Сергея Александровича, не рисковали приглашать Катю танцевать.  Сам он только раз потанцевал с ней, но она и не обижалась, зная о его больном  сердце.

Дома девушку ждал ещё один подарок. Маленькая бархатная коробочка оказалась в домашней тапочке, в которую старалась втиснуть ногу. В коробочке лежали золотые серьги с прозрачными сияющими камушками.

- Но у меня, же не проколоты уши.

- Вот завтра и проколи. Мила хотела, чтобы Лиза носила сережки, уговаривала проколоть уши, но Елизавета - ужасная трусиха, даже когда она выросла, я не смог её уговорить.

Катя поняла, что завтра в обеденный перерыв ей нужно будет посетить косметический кабинет. Толстенькие конверты, подаренные его друзьями в ресторане, Катя положила на его прикроватную тумбу, но пока она принимала душ, они оказались на её тумбе.

Чем меньше оставалось времени до родов дочери, тем чаще Сергей Александрович говорил о боязни  Лизой крови и боли. Иногда Екатерине казалось, что если эту процедуру он смог переложить с дочери на неё, то рожать пришлось бы ей.

Лиза нервничала не меньше своего отца, она заходила несколько раз, но его не было дома, сидела одна в комнате. Кате казалось, что дочь переживает из-за ссоры, ей хочется поддержки, но позвонить первой ей мешала гордость, а Сергей Александрович не звонил, чтобы не беспокоить дочь, находящуюся в интересном положении, как он выражался.

В последний раз  Екатерина решила подойти, поговорить, предложить чаю или позвонить отцу.