Сиротка. В ладонях судьбы - Мари-Бернадетт Дюпюи

— Эй! Вы что, клад ищете, дружище? — поинтересовался он.

— Я рою могилу, — торжественно ответил Жослин.

Ему совсем не хотелось отвлекаться, но в глубине души он надеялся на помощь. Мужчина слез с мотоцикла, вытер лоб носовым платком и подошел, чтобы поздороваться.

— Позвольте представиться: Морис Летурно. Я поставил палатку на берегу небольшого озера, к югу отсюда. Вы кого хороните? Собаку? Яма не очень глубокая.

Этот тип, поглядывавший в сторону хижины, не внушал доверия Жослину. В оценке людей интуиция его никогда не подводила.

— Я хороню индианку, которая недавно умерла, точнее, вчера вечером. Может, у вас есть в палатке лопата?

Морис Летурно мгновенно изменился в лице. Он презрительно скривился, прежде чем ответить:

— Лучше подожгите ее хижину вместе с ней! Все равно у этих дикарей нет религии. Еще один индеец бродит где-то поблизости, но мое ружье заряжено, можете мне поверить.

— Несчастный кретин! — закричал Жослин. — Эта индианка была моей женой! Не болтай глупости, иначе я набью тебе морду! Убирайся отсюда!

Он выпрямился во весь рост, выставив кулаки. На него было страшно смотреть: мертвенно-бледный, мокрый, всклокоченный, с руками, по локоть испачканными в земле.

Мужчина предусмотрительно отошел на несколько метров, прежде чем плюнуть в его сторону. Он сел на свой мотоцикл и развернулся на сто восемьдесят градусов.

«Что я опять натворил? — встревожился Жослин. — Этот болван вполне способен доехать до первого полицейского участка и обвинить меня в убийстве индианки… Нет, ерунда. От него за версту несет трусостью».

Но инцидент заставил его задуматься. Он ни за что не успеет похоронить Талу до наступления ночи. Дрожа от бессильного гнева, Жослин снова вошел в печальную хижину. Над лицом усопшей роились мухи. Жара вот-вот начнет портить тело.

«Этот тип прав в одном: гораздо проще предать ее сожжению», — сказал он себе.

Его внимание привлекла миска, вырезанная из светлого дерева, стоявшая возле ложа Талы. Ее стенки покрывала черная мазь. Он взял миску, чтобы рассмотреть содержимое. Запах показался ему знакомым.

«Когда я поцеловал ее в губы, они пахли именно так, — вспомнил он. — Еще одно лекарство из трав. Несчастная думала, что сможет вылечиться подобной микстурой!»

Он растер между пальцев немного мази, чтобы лучше почувствовать запах. В эту секунду в хижину вошел Шоган. Жослин вздрогнул от неожиданности.

— Ты передумал? — резко спросил он. — Немного опоздал: я не смог вырыть глубокую яму. Поэтому собираюсь сжечь хижину.

— Поступай, как знаешь, — высокомерно ответил индеец. — Советую тебе не трогать содержимое этой миски. Тала слишком сильно страдала, зная, что скоро умрет. И принимала эти травы, которые помогают общаться с миром духов.

— Как думаешь, в меня могло попасть это зелье, когда я целовал ее? Вчера вечером, после твоего ухода, я еле стоял на ногах и у меня начались галлюцинации.

— Разумеется, ты достаточно принял, чтобы войти в состояние транса, — сделал вывод индеец, нисколько не удивившись его словам. — У Талы оно наверняка осталось на губах. Но это неважно. Я вернулся, потому что этой ночью мне приснилась Киона. Я спал на склоне горы и увидел девочку. Она плакала и звала свою сестру Эрмину. Поэтому я решил тебе помочь, чтобы ты смог отправиться на поиски как можно скорее.

— Благодарю тебя, — вздохнул Жослин, озадаченный поведением Шогана. — Кстати, должен тебя предупредить: неподалеку отсюда остановился белый человек. Он вооружен и, думаю, способен палить по малейшему поводу.

Индеец презрительно рассмеялся.

— Я его не боюсь, — ответил он. — Я наблюдаю за ним с самого начала, когда он меня еще даже не слышал. Но спасибо, что предупредил.

Между ними пробежала искра симпатии. Шоган, казалось, смягчился, а Жослин был рад, что теперь не один.

Час спустя золотисто-красный костер вспыхнул в центре поляны. Бренные останки Талы сгорели в этом огне. Жослин положил ей на грудь два своих любимых предмета: серебряные часы и перочинный нож. Он хотел было покрыть ее тело лесными цветами, но это заняло бы много времени.

— Огонь очищает все, — сказал индеец. — Маниту позаботится о душе Талы. Теперь нужно спасать Киону. Как ты собираешься ее искать?

Жослин перекрестился, пробормотав молитву.

— Я буду действовать, как все белые. Вернусь в Перибонку, а оттуда сяду на корабль до Роберваля. Начальник полиции обязательно сообщит мне, куда отвозят детей твоего народа. Затем я расскажу о нашем родстве и сделаю все, что в моих силах.

— Я тебе доверяю. Меня бы никто и слушать не стал. Я бессилен против законов белых.

— У меня, возможно, есть шанс. До свидания!

С этими словами Жослин удалился. Он продолжит поиски, желая решить эту проблему как можно скорее, так как Эрмина собиралась вернуться в Валь-Жальбер в начале октября.

«У меня для нее печальное известие, — думал он, шагая по тропинке. — Но если со мной будет Киона, это ее немного утешит».

Киона сидела у стены карцера, где ее заперли. Она не сводила глаз с узкого окошка, через которое проникало немного света. Девочка знала, что на улице сейчас ярко светит солнце, а теплый июньский ветер ласкает листву деревьев. Здесь же земляной пол пропах мочой, а от каменных стен тянуло сыростью.

— Они забрали мои амулеты, — жалобно произнесла она, поднеся руку к шее.

Ее маленькое сердечко отчаянно стучало. Никогда еще Киона не испытывала такого сильного страха. Она даже не осмеливалась думать о своей матери из-за ужасного звука, с которым копыто лошади ударило ту в грудь. Все было похоже на кошмарный сон. Однако это не было сном.

— Бедная мамочка, — простонала девочка.

Уже больше двух лет Киона безмятежно жила с Талой, бабушкой Одиной и тетей Аранк. Их часто навещал кузен Шоган, приносил свежей рыбы или кусок мяса. Жизнь была спокойной, простой, с восхитительным ароматом полной свободы. Ее странные способности больше не беспокоили. Никакие видения не будоражили душу.

«Курум[25]учила меня снимать кору с ивы и делать красивые цветы, — вспомнила она. — Я плавала в речке, а когда она замерзала, каталась по льду…»

Ее тонкие пальчики снова попытались нащупать кожаный шнурок, на котором были подвешены маленькие мешочки с крошечными предметами, призванными ее защищать и, главное, сделать из нее нормального ребенка. Тала попросила старого индейского шамана применить самые сильные чары, чтобы избавить ее дочь от сверхъестественных способностей.

Этого Киона не знала или притворялась, что не знала. Горестно вздохнув, она снова увидела толстую монахиню, неуклюжую в своем платье и капоре, которая склонилась над ней, чтобы сорвать с ее шеи амулеты.