Мир под кайфом. Вся правда о международном наркобизнесе - Нико Воробьев

Партия Никсона — республиканцы — в конце 1960-х выступила с так называемой южной стратегией, которая подразумевала закон и порядок, что на самом деле следовало понимать как «держать черных в узде» (до этого открыто расистской партией считались демократы). Советник Республиканской партии Ли Этуотер объяснял это писателю и политологу Александру Ламису следующим образом: «Вы начинаете с того, что говорите в 1954-м: „Ниггер, ниггер, ниггер“. К 1968-му вы уже не можете сказать „ниггер“ — это навредит вам. Аукнется. Поэтому вы говорите о таких вещах, как принудительный басинг [56], полномочия отдельных штатов и тому подобное. Вы выходите на высокий уровень абстракции, говорите о сокращении налогов… и прочих чисто экономических инструментах, побочным эффектом которых становится то, что черным живется хуже, чем белым… и на таком уровне абстракции, где все до такой степени зашифровано, мы все равно решаем расовую проблему — так или иначе».

С законами против наркотиков было сложнее, поскольку, в отличие от законов Джима Кроу, они не были явно расистскими, и, когда Никсон стал президентом, он не мог даже рассчитывать на поддержку черных лидеров, которые были уверены, что наркотики — это просто очередной способ угнетения черного брата. Но вот если бы получилось свалить вину за злоупотребление наркотиками на этих зарвавшихся негров и чертовых грязных хиппи, устраивающих антивоенные митинги… (¬_¬;)

Опасаться хиппи, возможно, и правда стоило. После заката 1960-х с их лозунгами свободной любви и власти цветам, выгоревшие хиппаны обратили свои взоры на окружающий мир. В конце семидесятых Стив переехал в Нью-Йорк. В те времена, когда Рудольф Джулиани еще не стал мэром, город был совсем другим. На Таймс-сквер стояли проститутки и проводились пип-шоу, а по ночам нельзя было ездить в изрисованном граффити метро. И там Стив познакомился с героином.

«В первый раз попробовал, кажется, в 1972-м. Может, я и блевал, не помню, но это была лучшая ночь в моей жизни. Мы с женой танцевали до утра. Я так много зарабатывал в баре и фотографией, что мог себе это позволить. Когда я впервые пошел на точку в Нью-Йорке, то вел себя так топорно, что меня, похоже, приняли за копа. Потом я увлекся спидболлингом — это когда смешиваешь кокс и героин — и как раз тогда потерял все. И работу, и бизнес. Однажды даже пережил клиническую смерть в течение двух минут, когда передознулся. Очнулся в больнице Бельвю, и первым, кого я увидел, был большой чернокожий санитар, сказавший мне: „Везучий ты сукин сын! Ты был мертв, я пошел за мешком для трупа, но ты раз — и очухался! Везучий сукин сын!“»

Вот каково быть наркоманом. Пока ты можешь себе это позволить, все не так уж плохо. Но бывает, что жизнь подает крученый мяч, и вот ты уже занимаешь деньги, обещаешь вернуть, зная, что не вернешь, и крадешь ювелирку у матери.

Стив обычно ходил за дозой в Гарлем — район угрюмых обветшалых многоэтажек и заваленных мусором улиц. Как-то раз он зависал у друга на 125-й улице, а когда вышел, его машина не заводилась, потому что из нее вытащили аккумулятор. Он пошел на ближайшую заправку и спросил, продаются ли у них аккумуляторы. Оказалось, что нет, но снаружи его уже поджидали пятеро девиц.

— Чувак, нужен аккумулятор? — спросили они.

— Сколько?

— 35 долларов.

Стив подошел к машине, открыл капот и отсчитал им 35 баксов.

— А теперь установите его, — потребовал он.

— С чего бы? — не поняли девицы.

— Я только что заплатил вам 35 баксов за мой собственный аккумулятор. Так что устанавливайте, мать вашу.

И они установили.

«У предвыборной кампании Никсона в 1968-м и у его администрации после выборов было два главных противника: антивоенное движение и черные. Понимаете, о чем я? — заявил в интервью Harper’s Magazine Джон Эрлихман, старший советник Никсона, отсидевший восемнадцать месяцев в тюрьме после Уотергейтского скандала. — Мы знали, что не сможем объявить незаконной антивоенную позицию или черную кожу, но, навязав публике устойчивые ассоциации между хиппи и марихуаной, неграми и героином, а затем криминализировав и то и другое, мы дискредитировали соответствующие группы населения. Это дало нам возможность арестовывать их лидеров, проводить обыски в домах, разгонять митинги и ежедневно очернять их в вечерних новостях. Осознавали ли мы, что врем про наркотики? Конечно».

Если бы я питал слабость к теориям заговора, сказал бы, что это стало еще одной системой сдерживания и контроля. Законы Джима Кроу остались в прошлом, как и рабство, но те, кто десятилетиями привыкал быть гражданами второго сорта, видели самый быстрый способ вылезти из нищеты в нарушении закона… Конечно, их за это могли арестовать, заковать в цепи, их семьи были бы разлучены, а им самим запретили бы голосовать (звучит знакомо, не правда ли?). С рабством все понятно, но кто вступится за преступников?

В общем, в своей знаменитой речи 17 июня 1971 года Никсон объявил, что отныне наркотики стали «главным врагом народа в Соединенных Штатах». Федеральное бюро по наркотикам было преобразовано в Управление по борьбе с наркотиками. Война началась.

Пока джентльмен в смокинге провожал меня на мое место, свет в зале погас. Официанты принесли бутылку рома и кубинскую сигару, и я приготовился насладиться шоу, наблюдая, как полуодетые танцоры — и девушки, и юноши — кружась выходят на сцену. Было во всем этом нечто старомодное, словно я вернулся во времена «Крестного отца 2», прямо в ту сцену, когда Майкл осознает, что Фредо предал его. Вполне логично: в 1950-х, когда на Кубе фактически правила мафия, кабаре «Тропикана» было их штаб-квартирой.

Я задержался в Гаване, путешествуя по Латинской Америке. Город словно застыл во времени. Здесь нет рекламы — совсем никакой, что, конечно, очень радует. Только гигантские портреты Че Гевары, украшающие стены старых зданий колониальных времен. Интернета тоже нет, а следовательно, никаких микродоз дофамина, поступающих в мозг каждый раз, когда кто-то вас лайкает. Все ездят на винтажных авто — классических «американцах», ввезенных сюда в пятидесятых, до того как США ввели торговое эмбарго. И эти машины еще на ходу — похоже, на Кубе трудятся лучшие автомеханики в мире. Если не знать, то легко поверить, что в Гаване до сих пор продолжается давно прошедшая эра, когда новоиспеченный остров коммунизма был крупнейшим перевалочным пунктом для наркоторговли.

В 1942 году Лаки Лучано чах в своей камере в тюрьме штата Нью-Йорк, и тут его адвокат выбил для него предложение из тех, от которых не отказываются. Армия и флот хотели воспользоваться влиянием и связями мафии в нью-йоркских доках для поимки немецких диверсантов. В обмен на это Лучано должны были досрочно освободить из тюрьмы, где он отбывал тридцатилетний срок заключения за сутенерство, и депортировать в Италию. Это стало началом прекрасной дружбы.