Мир под кайфом. Вся правда о международном наркобизнесе - Нико Воробьев

Якудза занималась наркотиками, оружием, рэкетом и выдачей кредитов под огромные проценты. В 1980-х годах также пользовался популярностью особый (и очень японский) вид корпоративного шантажа под названием сокайя, когда якудза покупала достаточное количество акций компании, чтобы получить допуск на ежегодное собрание акционеров. Там эти люди начинали вести себя как полные мудаки, орать, не давая никому вставить слово, и выдвигать обвинения против менеджмента, пока им не соглашались заплатить. Некоторые кричали «Банзай!» и «Да здравствует император!» — сложно представить себе более нелепый способ вымогательства.

А еще есть сутенерство. Рядом с районом, где я остановился в Осаке, Нисинари, был квартал красных фонарей в амстердамском стиле: кавайные японочки в костюмах пикачу сидели у дверей под присмотром мамы-сан и зазывали клиентов. Поскольку квартал не относится к местам, официально зарегистрированным как район оказания сексуальных услуг (проституция в Японии де-факто легализована), на карте он значится как «ресторанная ассоциация Тобита Синчи». Это означает, что ты не платишь за секс, — вместо этого мама-сан приносит тебе тарелку ОЧЕНЬ дорогой лапши и стакан не менее дорогого саке. А неподалеку всегда присутствуют несколько джентльменов в броских костюмах — если внезапно решишь, что не голоден, они быстро займутся улучшением твоего аппетита.

Ну и о наркотиках. За несколько десятилетий до того, как «Аль-Каида» [48] позаимствовала у них идею для одиннадцатого сентября, японские пилоты-камикадзе врезáлись в боевые корабли США в Тихом океане, унося с собой тысячи американских моряков. Конечно, они приносили себя в жертву из соображений преданности императору, но на тот случай, если ее окажется недостаточно, у них было кое-что для облегчения последнего вылета — метамфетамин, «кристаллический мет» или «лед», изобретенный японским химиком Акирой Огатой в 1919 году. Сегодня этих торчебосов-самоубийц почитают в токийской святыне Ясукуни как синтоистских богов [49].

И союзники, и нацисты тоже не обходились без стимуляторов: берлинские фабрики произвели 35 миллионов «энергетических таблеток» для одного только вторжения во Францию в 1940 году. Гитлер, некурящий трезвенник и вегетарианец, считал употребление наркотиков одним из проявлений еврейского вырождения и отправлял наркоманов в концлагеря. Но, как ни странно, он был человеком, которого несложно представить шатающимся в три часа ночи по аналогу Бергхайна [50] 1930-х и корчащим рожи (с его усами это должно было выглядеть особенно эффектно) из-за ежедневного потребления спидов и морфина по назначению его личного врача, Теодора Морелла. Однажды, закинувшись метом, фюрер позвонил Муссолини и разразился монологом, который продолжался три часа без остановки.

Да, от мета люди всегда часами несут всякую хуйню. Это мощный стимулятор, на котором человек может не спать несколько дней, заниматься фантастическим тантрическим сексом и убираться в доме с одержимостью серийного убийцы. Но когда эффект заканчивается, наступает чудовищный отходняк, поэтому человеку постоянно надо еще и еще. Глазом не успеешь моргнуть — и у тебя вываливаются зубы, ты не спал неделю, а из зеркала на тебя смотрит император Палпатин.

Но Японии не удалось доскакать на ледяной лошадке до победы, и в 1945 году страна лежала в руинах. Огромные запасы мета для камикадзе оказались на черном рынке, попав в основном в руки якудза. Как и кокаин, мет способствует агрессии и паранойе, и государству стало быстро понятно, что употребление мета населением, травмированным ковровыми бомбардировками и империалистической военной пропагандой, — не самая лучшая идея. Метамфетамин запретили в 1951 году, но из-за странных особенностей японской культуры эта страна остается единственным местом в мире, где тяжелые наркотики распространены больше легких. 80 % обвинительных приговоров по наркотическим делам связаны со стимуляторами — любимыми наркотиками японских служащих. Спиды садятся на стремительный современный японский образ жизни, как перчатка на руку: людям нужно то, что помогает им продержаться двадцать часов на работе, а не марихуана, с которой только и зависать в офисном туалете.

В США мет оставался легальным до 1970 года: его принимали скучающие домохозяйки для снижения веса и дальнобойщики, чтобы не заснуть на длинных перегонах с побережья на побережье. После этого рынок одно время контролировали байкеры, которые варили мет на трейлерных стоянках с помощью спичек и микстуры от кашля. Приготовление мета требует осторожности — химики в кожаных куртках часто превращались в пылающие факелы, что-то напутав в рецепте. С тех пор законы, регулирующие доступ к ингредиентам, ужесточились, и, как известно любому фанату сериала «Во все тяжкие», в наши дни основная проблема любого варщика состоит в том, чтобы найти нужные химикаты.

За последние полвека Япония постепенно приняла жесткие антинаркотические законы, предусматривающие до пяти лет строгого заключения за хранение. Частично это связано с послевоенной эпидемией употребления мета; частично — с американской борьбой против «косякового безумия», унаследованной за годы оккупации; частично — с самой японской культурой, которая отличается высокой степенью конформизма. Японцы очень законопослушны. Никто не подвергает сомнению Правила, а нарушение Правил — это Очень Плохо. В 2017 году самурайский фильм с Рё Хасидзумэ в главной роли был снят с проката и позже выпущен в новой версии, где все сцены с участием Хасидзумэ были вырезаны (как это сделали с Кевином Спейси [51]) — из-за того, что его арестовали с метом. То есть как если бы его признали виновным в сексуальном насилии. Такие скандалы на грани истерики изгоняют потребителей наркотиков из приличного общества и толкают их в объятия плохих парней.

Кенни не похож на маньяка-убийцу. Вообще-то он даже довольно красив. Мы встретились с ним в реабилитационной клинике в Маниле, и он рассказал мне свою историю.

«По происхождению я — наполовину испанец, наполовину филиппинец. Мой отец был испанец с тяжелым нравом, он избивал меня до тех пор, пока я не начинал блевать, а потом заставлял съесть собственную рвоту. Мама постоянно думала о том, чтобы уйти из этого несчастливого брака, и в один день мы сбежали в Японию. Там она встретила японца, который обращался со мной как с родным сыном.

Но, когда мне было тринадцать, мой отчим умер, и всего через месяц мать нашла себе другого. В знак протеста я начал драться. Мне это нравилось. Я стал курить в школе, другие дети меня боялись. Я даже с учителями лез в драку».