Возвращение в Панджруд - Андрей Волос

* * *

Назр ликовал.

Когда миновала пора пиров, вызвал из Самарканда старшего сына покойного Фарнуша, да насладится его душа свежестью райских источников.

Тот послушно прибыл с целым караваном подарков. В их числе было легендарное золотое блюдо, принадлежавшее некогда Исмаилу Самани; владение им, по мысли участников процедуры, означало безоговорочное признание старшинства Назра в роду Саманидов.

Назр, ублаготворенный символическим и неожиданным для него даром, провел с племянником полдня; найдя его вполне подходящим для исполнения должности, эмир принял клятву в вечной верности, вручив взамен ярлык на Самаркандское бекство.

Теперь ничто не мешало походу в Нишапур.

Балами вздыхал, Назр же был полон энтузиазма и целыми днями терзал чиновников, добиваясь от них предприимчивости и решительности в исполнении всех тех надобностей, которые должны предшествовать столь серьезному предприятию. Кроме того, он то и дело собирал совет, вновь и вновь внушая, что не стоит размениваться на мелочи, когда есть возможность совершить серьезное, масштабное деяние, воистину достойное внука великого воина и собирателя хорасанских земель.

Члены совета соглашались насчет того, что провинцию давно следует посетить на предмет должного вразумления, а не то, не приведи Господи, Нишапур и впрямь отложится, о каковых его намерениях были знаки еще при жизни эмира Убиенного. С другой стороны, многие высказывали осторожное мнение, что Господь знает лучше и, возможно, было бы разумней начать с чего-то менее масштабного. Представляемые чиновниками сметы тоже многих неприятно поражали.

Однако Назр настаивал, уговаривал, приказывал, толкал дело вперед.

Все мало-помалу складывалось, однако складывалось как-то через силу, как будто некие таинственные силы и впрямь не хотели, чтобы этот поход состоялся. Северные области тянули с выплатой податей: выдача армейского жалованья оказалась под вопросом. Начальник кавалерии умер коликами. Прогнозы звездочетов выглядели не весьма благоприятными. Гадания тоже внушали множество сомнений. И так во всем — куда ни сунься, все не слава богу.

Однако слава деда — великого Исмаила Самани! — не давала Назру покоя.

Теплым мартовским вечером они с Балами сидели в айване за поздним ужином. Выступление войск было назначено на утро, все вокруг стремилось к этому часу, поэтому даже дворец, который, по идее, не должен был участвовать ни в каких перемещениях, приобрел налет чего-то походного, что выражалось, в частности, в том, что прислуга мешкала и путала очередность блюд.

Балами задумчиво отпил из чаши и сказал:

— Я вот что думаю. Не знаю, может быть, тебе эта мысль покажется неприятной...

Назр вопросительно поднял брови.

— Я имею в виду твоих братьев.

— Моих братьев?

— Ну да. Что ты так удивляешься? У тебя же есть братья?

— Есть, — согласился Назр, откусывая от утиной ножки, томленной в розмариновом сиропе. — Мансур, Хасан и Ибрахим. Братики мои родные. То есть два родных, а один единокровный. По отцу.

— Мансуру уже шестнадцать, — заметил Балами.

— Верно, — согласился Назр. — Недавно исполнилось шестнадцать. Я ему лошадь подарил. Хорошая лошадь, хатлонская.

— Вот я и говорю, — не отступал Балами. — По возрасту он совсем немного тебе уступает.

— Но гораздо глупее, — возразил Назр. — Я даже удивляюсь — от одного отца вроде. Правда, мать у него была арабка.

— Никто в этом разбираться не будет — умнее он тебя или глупее. Важно, что он тоже сын эмира Убиенного.

— И что?

— Назр, ты правда не понимаешь?

— Нет, — Назр бросил на дастархан обглоданную кость. — Не понимаю.

— Хорошо. Говорю прямо. В твое отсутствие могут найтись люди, которым выгодно забыть о том, что истинный эмир — ты. И выкликнуть на царство Мансура. И получить все выгоды этого положения.

— А, ты вот о чем, — Назр зевнул и откинулся на подушки. — Об этом не волнуйся.

— Почему?

— Сегодня всех троих переселили в Кухандиз.

— Боже святый! — изумился Балами. — Ты заточил их в крепость?!

— Ну, “заточил” — это, пожалуй, слишком сильно звучит, — с сомнением сказал Назр. — Но что запер, то правда. Пусть посидят месячишко-другой.

Нуждаться ни в чем не будут. Но и разговоров лишних вести не с кем. Ты ведь это имел в виду? — спросил он, усмехаясь.

Балами только развел руками.

* * *

Неизвестно, чем бы кончился поход, если бы Назр и в самом деле достиг Нишапура, однако Аллаху было угодно, чтобы этого не случилось.

Тем не менее назначенное утро настало, и все до поры до времени пошло своим чередом: трубы заревели, залязгали удила в лошадиных зубах, зашатались, заныли обозные повозки, влекомые понурыми быками, затрепетали бунчуки на концах пик — и эмир Назр, горяча скакуна под алым ковровым чепраком, повел свое войско в дальний край.

Пыль встала в полнеба, а шум, лязг, ржание, скрип колес и топот копыт разлетелись до горизонта.

Впрочем, уже через час не было видно в мареве степи ни коней, ни всадников. Пыль осела, и тишина легла на зеленые весенние окрестности благородной Бухары.

Вечерело. Тени оплывших башен вытягивались, ложась на крыши кибиток, лепящихся изнутри городской стены к мощным стенам старой крепости.

В скучных местах время течет медленно.

Кухандиз — скучное место.

Прежде тут хоть десятка полтора всеми забытых узников бытовало, а когда эмир приказал братьев поместить, то всех бедолаг перекинули в Арк, в тамошние зинданы. Оно для них, может, и лучше — к судьям ближе, может, с кем и разберутся наконец — кому плетей, кому со стены полетать, кого, глядишь, и выпустят — на свете ведь всякое бывает.

Прежде хоть изредка оживление случалось, а теперь вообще как на том свете. Высокородные узники молчаливы — что с них взять, пацаны совсем. Сидят, прижухнулись, как птенцы. Думают, небось, как дело повернется, когда вернется эмир из похода. Может быть, прикажет выпустить их, как в праздники люди горлинок выпускают. А то, не приведи Аллах, еще что удумает.

Ох-хо-хо!

Живут царевичи в одном покое. У двери день и ночь стража. Окна узкие, не высунешься. А высунешься, так тоже рад не будешь — стена высокая, внизу ров, лететь до него и лететь. Коли крыльев нету, так шарахнешься, что и костей не соберешь.

Всем необходимым их повар обеспечивает — Абу Бакр. Прежде он гарнизон своим варевом окармливал, а теперь и для царевичей старается. Правда, царевичам продукты из Арка привозят. И готовит им Абу Бакр отдельно... да где же он, чертов сын?!

— Абу Бакр! — хрипло крикнул начальник стражи, сидевший на низком топчане, покрытом ветхим паласом. — Ты меня голодом хочешь уморить?!