Калигула - Зигфрид Обермайер

С тех пор как император послал сенату свое странное письмо, самочувствие его заметно улучшилось, будто с души сняли груз. Тиберий ел и пил с большим аппетитом, наслаждался теплым весенним воздухом, и к нему снова вернулся резкий ироничный тон, к которому привыкло его окружение и которого оно так боялось.

С улучшением физического и душевного состояния росло и недоверие Тиберия ко всем, в том числе к самым близким. Он подозревал, что Макрон, наделенный той же полнотой власти, что и его предшественник, постепенно поддастся соблазнам, и начнутся злоупотребления. Растущая популярность Калигулы у римлян тоже была ему не по душе. Правда, его внук пытался преуменьшить этот факт и говорил, что народ его любит как родственника императора, а не за личные заслуги, которых у него в действительности нет. Тиберий делал вид, что верит, но решил поручить Макрону наблюдать за Калигулой, а Калигуле — за Макроном.

— То, что я скажу тебе сейчас, Гай, должно остаться между нами — я обращаюсь к тебе как к своему преемнику и приемному внуку с тем, чтобы ты держал это в тайне. Это и в твоих интересах! Речь пойдет о Макроне.

Калигула поднял руку, будто хотел возразить, но Тиберий остановил его:

— Нет, не говори сейчас ничего. Хочу сразу прояснить ситуацию: я доволен префектом, знаю, что на него можно положиться, и доверяю ему. Но я всегда помню: мы люди, не боги, и определенные соблазны завладевают нашими душами. Правителю нельзя упускать это из виду. Макрон не кажется тщеславным, если предположить, что его отказ от привилегий был искренним побуждением, а не осторожностью, что тоже нельзя исключать. Я знаю, что ты думаешь обо мне как о слишком осторожном, недоверчивом старике, но не забывай: речь идет не обо мне, а об империи. Я прожил жизнь, уже двадцать лет являюсь императором, но, пока я жив, никто не снимет с меня ответственности. В этом все дело.

«Как бы честно и благородно сие ни звучало, я не верю ни одному его слову, — думал Калигула. — Старик, как репей, цепляется за жизнь, почти обезумел от страха и подозрительности. Мерзко!» Но ни одна из этих мыслей не отразилась на лице Калигулы. Он подобострастно смотрел на деда.

— Я бы точно так же вел себя, император, и приложу все усилия, чтобы поддержать тебя. Но я опасаюсь сделать что-нибудь не так. Каких действий ты ждешь от меня, чем я могу служить тебе?

— С этого момента старайся, будучи в Риме, находиться рядом с Макроном. Наблюдай за ним, задавай вопросы, следи за его реакцией, но так, чтобы не вызвать у него подозрений! У Макрона не должно появиться ощущения, что его проверяют. Этого я не хочу, поскольку сказал тебе: он, как и прежде, пользуется моим доверием. Но я должен быть осторожен. Происшествие с Сеяном многому меня научило.

«Вот все и началось, — подумал. Калигула. — Впрочем, император, ты только что сделал большую ошибку».

Когда Гай Цезарь покинул покои деда, у него было прекрасное настроение. Тонкие губы Калигулы растянула злорадная усмешка.

Через несколько дней император приказал Макрону явиться к нему. Префект не замедлил это сделать.

— Приветствую тебя, император!

— Присаживайся, Макрон, и давай забудем пока, что ты префект. Я хочу поговорить с тобой как с другом. Мне нужен твой совет, возможно, твоя поддержка. Речь идет о Гае Цезаре. Успокойся, мне не в чем его упрекнуть, я полностью доверяю своему внуку, как и тебе. Меня немного удивляет растущая популярность Калигулы среди плебеев. Не пойми меня неправильно. Я искренне желаю ему признания, даже рад этому, но боюсь, что у Калигулы закружится голова. Он молод, еще не окреп духом и немного нетерпелив. Ты старше его, зрелый, опытный мужчина и хорошо знаешь, что расположение плебеев ничего или почти ничего не стоит. Сегодня они прославляют одного, завтра — другого. Я хочу оградить своего внука от разочарований и ошибочных выводов, которые могут повлечь за собой неправильные действия. Что мне делать, Макрон? Что ты посоветуешь?

— То, что ты спрашиваешь моего совета, делает мне честь, император, но я сомневаюсь, смогу ли быть полезен. Мне кажется, что Гай правильно оценивает свою популярность в народе. Он не придает ей большого значения и недавно сказал мне нечто похожее на то, что я только что услышал от тебя. Он назвал благосклонность людей мелкой монетой, которая легко и быстро тратится, и сказал еще, что гораздо выше ценит твое доверие и готов покончить с жизнью, если его потеряет.

— Меня это радует, но и не рассеивает моих опасений. Дай ему понять, и представь это как собственное мнение, что было бы неразумно будить подозрительность императора, и объясни, что он должен вести себя сдержаннее и отказаться от публичных выступлений. Думаю, этот совет возымеет действие.

— Ты можешь положиться на меня, император.

Про себя же Макрон подумал: «Я поостерегусь чернить Гая в твоих глазах, Тиберий. Уже завтра он может занять твое место и сумеет вознаградить тех, кто был на его стороне».

Нашептывания жены Макрона, которая настоятельно советовала ему сделать ставку на Калигулу, давали о себе знать.

— Не держись за старика — завтра он может быть уже мертвым. Подумай о твоем, о нашем будущем, любимый! А имя нашего будущего — Калигула! Счастлив станет тот, кто вовремя поймет это.

Макрон любил жену и ценил её советы. Постепенно его настороженно-сдержанное отношение к Калигуле менялось. Для Невии же муж был орудием в той игре, которую вел ее любовник.

Во время их последнего свидания у женщины сложилось впечатление, что он открыл ей свою тайну. Сначала Калигула, казалось, никак не мог решиться начать разговор: мялся, отводил глаза, пока она наконец не подбодрила его:

— Что-то тяготит тебя, Гай. Расскажи, ты ведь всегда умел находить правильные слова.

Калигула сделал вид, что не решается.

— Если я скажу тебе об этом, любимая, я полностью окажусь в твоих руках. Ты сможешь сразу отсюда отправиться к императору, и он щедро вознаградит тебя, когда ты выдашь ему планы Гая Цезаря. Доверяясь тебе, я отдаю свою судьбу в твои руки. И делаю это только потому, что люблю тебя до безумия…

Лунный свет масляной лампы окрасил страстью его холодный взгляд. Эннию Невию охватил восторг. Наконец-то он открылся ей, доверился, связал свою судьбу с ее. Она выхватила кинжал Гая и вложила ему в руки.

— Если я когда-нибудь выдам тебя, ты убьешь меня этим кинжалом! Никакие пытки не вырвут у меня признания!

Ее глаза блеснули, а лицо осветило благородное сияние.

«Возможно, она и правда верит тому, что сейчас говорит», — подумал Калигула. Придал своему лицу соответствующее выражение и торжественно произнес:

— Я верю тебе, любовь моя, и, поскольку так люблю тебя и слепо доверяю, хочу, чтобы ты стала моей женой. Конечно, не сейчас, ведь нам понадобится устранить преграды, главная из которых — император. Я как раз стараюсь привлечь Макрона на свою сторону; он тоже признался в своих тщеславных мечтах, в том, что не хотел бы долго оставаться префектом и не прочь стать сенатором и даже наместником где-нибудь в провинции. Но сейчас надо выждать, пока не появится подходящая возможность; если восьмидесятилетний человек умрет, это не вызовет никаких вопросов. Но в последнее время он чувствует себя как молодой. Я хочу попробовать уговорить императора поехать в Рим. Тогда мы оба будем сопровождать его — и Макрон, и я.