Калигула - Зигфрид Обермайер

Глаза Невии лихорадочно блестели.

— Да, я тоже хотела поговорить с тобой о Юнии Клавдилле? Ты ведь женился…

— Должен был жениться по приказу императора. Но ведь развод — обычное дело, и, если я стану императором, это будет стоить мне одного росчерка пера. Фортуна определила моей женой тебя.

— И я… я буду императрицей? — спросила Невия слабым, полным сомнения голосом.

Калигула кивнул.

— Юлия Энния Невия Августа — таким будет твое будущее имя. Мы станем основателями новой династии, наши дети и внуки будут править миром.

В этот момент к ней вернулось благоразумие.

«Никогда, — шептал внутренний голос. — Никогда этого не случится! Плебейка не может оказаться на императорском троне. Калигула хочет тебя использовать в своих целях. Ты идешь к краю пропасти, Невия…»

Тут она снова услышала голос Калигулы, и шепот смолк.

— Это должно стать нашей целью, к которой мы осторожно, шаг за шагом, будем продвигаться. Я молод, Невия, но не безрассуден. Народ и сенат должны думать, что Тиберий умер сам. Императорской чете ничто не должно быть потом поставлено в упрек. Мы должны остаться вне подозрений. Сейчас главное для нас — терпение.

Взвешенные и хорошо обдуманные слова Калигулы снова вселили в нее уверенность. Нет, это человек слова, он все учитывает, а значит, на него можно положиться.

— Я не сделаю ни шага без твоего согласия. Буду обсуждать с тобой любую мелочь.

Калигула кивнул.

— Это правильно, Невия, только настойчивость и осторожность приводят к цели.

Вскоре после этого между Калигулой и Макроном состоялся доверительный разговор.

— Ты должен кое-что узнать, Макрон. Это касается тебя, Я нарушаю свое слово, но другого выхода не вижу. Сначала я хочу предупредить: если ты в порыве неправильно истолкованной преданности императору решишь сообщить ему хоть что-то из того, что сейчас услышишь, с плеч полетит не только моя голова — твоя тоже! Ты хочешь знать, что я скажу, или мне лучше замолчать?

Глубоко посаженные глаза Макрона искали взгляд Калигулы, будто он хотел удостовериться в том, можно ли тому доверять, но холодные глаза Гая Цезаря, как всегда, ничего не выражали.

— Это касается нас обоих?

— Это касается всей Римской империи, но в первую очередь тебя и меня.

— Тогда говори, Цезарь, ведь будущее принадлежит тебе.

На лице Калигулы появилась легкая улыбка.

— Меня радует, что ты понимаешь это. Итак, слушай. Во время нашей последней беседы император просил меня шпионить за тобой. Я должен в Риме стараться быть рядом с тобой, следить за твоими словами и поступками и сообщать Тиберию о любой мелочи. Ты можешь догадаться, почему он это делает — его доверию к тебе вот-вот придет конец. Он опасается, что предательство может повториться, и уже готовится к этому. Если мы не станем действовать вместе, мой дед погубит нас обоих.

На этот раз Калигула сказал то, что думал.

— Я благодарю тебя за откровенность, Цезарь, и хочу отплатить за нее тем же. И со мной разговаривал император. Его беспокоит твоя популярность в народе и в войсках. Я должен осторожно убедить тебя оставить публичные выступления и посоветовать, выдавая это за собственное мнение, вести себя сдержаннее. Значит, император не доверяет нам обоим.

Калигула кивнул.

— Я согласен с тобой. Но возраст и болезненная подозрительность заставили его забыть о другой стороне человеческого существа. Помимо подозрений и фальши есть еще честность, открытость и дружба. Мы оба доказали, что это принесет нам обоюдную выгоду. Даю тебе слово будущего императора, что твоя преданность окажется достойно вознаграждена. Ты можешь стать сенатором, консулом или проконсулом либо, если захочешь, менять эти должности по очереди.

— Я доверяю тебе, Гай Цезарь. Что ты предлагаешь делать дальше?

— Выполнить волю императора. Я буду докладывать о тебе, а ты — обо мне, разумеется, самые безобидные вещи. Между тем я приложу все усилия, чтобы убедить его отправиться в Рим. У меня есть одна мысль…

— Предположим, что Тиберий умрет естественной смертью, останутся ли тогда в силе твои обещания?

«Хитрая лиса, — подумал Калигула. — Просчитывает все возможности».

— Это ничего не изменит. Я сдержу слово в любом случае.

— И еще одно, Цезарь. Хочу напомнить тебе, что твой брат Друз все еще сидит в Палатинских застенках. Император до сих пор не давал никаких распоряжений, но этот вопрос должен быть решен тем или иным образом. Тиберий может умереть в любую минуту, и сенат будет рассматривать Друза как возможного преемника. Он ведь твой старший брат…

— Да, об этом я уже думал. Друз здоров?

— Ему нужны свет, воздух и хорошая еда. Если в ближайшее время он не получит, все может плохо кончиться…

— Просто забудьте о нем. Пусть охрана обойдет его при раздаче еды, будто он уже мертв. Потом ты поменяешь людей, и, когда император спросит о нем, Друза не будет в живых. Возможно это?

— Думаю, да.

Так Друзу Цезарю, второму сыну Агриппины и Германика, был вынесен смертный приговор. В отчаянии тот жевал солому из своего матраса, но никто не слышал его слабых криков о помощи из глубин подземелья. Тело Друза Макрон распорядился убрать без шума; охранники были тут же повышены в звании и переведены на службу в отдаленные провинции. В живых остался только один сын Германика: Гай Юлий Цезарь Германик по прозвищу Калигула — Сапожок.

Сабин не мог дождаться отплытия. Он каждый день молил всех богов, чтобы его дядя не заболел или, чего доброго, не умер. Корнелий Кальвий же следовал учению стоиков и не давал недугам себя сломить. За несколько часов до отъезда он еще раз углубился в страницы, написанные его любимым Горацием.

«Умей в тяжелые времена сохранять спокойствие и невозмутимость, как в хорошие — сердце, мудро сдерживающее излишнюю радость…»

Наконец дядя и племянник в сопровождении трех слуг поднялись на борт парусника. Правда, это было достаточно дорогостоящим способом путешествовать. В Грецию ходили корабли, перевозившие продовольствие, которые, впрочем, брали и пассажиров, но Кальвий не захотел спать рядом с мешками. Кроме того, эти тяжелые медлительные корабли плыли через открытое море, в то время как более легкие парусники следовали от гавани к гавани, и путешественники, поскольку плавание продолжалось только при дневном свете, могли каждый вечер высадиться на сушу и спокойно провести ночь.

— Ты многое увидишь, Сабин, пусть даже дорога окажется немного длиннее.

День отплытия из Остии выдался солнечным и ветреным. Утром, перед тем как подняться на корабль, путешественники принесли Нептуну в жертву быка. Предзнаменование было благоприятным. Оставшееся же мясо зажарили и раздали членам команды корабля. К счастью, никто из пассажиров, поднимаясь на корабль, не чихнул, и ни ворона, ни сорока не сели на мачту или парус. Существовал еще целый ряд дурных знаков, но ни один из них не дал о себе знать, иначе путешествие нужно было бы переносить и совершить еще одно жертвоприношение.