Черная черепаха - Владимир Василенко

– Чего ерунда? Вон, до кости кожу содрал. Тебе в травмпункт надо. Сейчас, перевяжу, чтоб кровь остановить. Но как бы швы не пришлось накладывать.

Он преувеличивал – это была просто ссадина, но обширная, длиной сантиметров десять. Кость была не задета – иначе бы я так спокойно не сидел.

Я тупо пялился на то, как Сэм обрабатывает рану, накладывает пластырь, бинтует. Почти не помогал. Боль, стыд перед новичками, перед которыми я облажался, раздражение из – за испорченных штанов – все отходило на второй план по сравнению с поднимающейся изнутри волной паники.

Это что за хрень со мной творится?!

Самое поганое, что в глубине души я сразу отыскал ответ. Паркур – из тех видов спорта, где все решают наработанные рефлексы. Ты тренируешь не столько мышцы, сколько координацию, мышечную память, глазомер. Все отрабатывается до такой степени, что ты не думаешь ни о чем. А если начинаешь сомневаться, примеряться – все, стопудово грохнешься. Это как в той сказке про сороконожку – надо просто двигаться вперед и не задумываться, как ты это делаешь.

Но из – за Артара у меня рефлексы сбились. Мозг путается между возможностями реального тела и аватара моего боевого монаха. И чем больше между нами будет разницы – тем губительнее будут такие ошибки.

Это что получается – мне теперь либо с Артаром завязывать, либо со своими попрыгушками? Или я все – таки преувеличиваю? Может, получится совмещать – просто тренировки в реале забрасывать не надо. Тогда, может, получится удерживать баланс…

– Эй, Стас… – обеспокоенно окликнул меня Сэм. – Ты это…

Он наклонился ко мне ближе и совсем тихо спросил:

– Ты чего, дунул, что ли? У тебя глаза шальные какие – то…

– Сдурел, что ли? – отмахнулся я.

– Я‑то нет, но ты сегодня странный.

Я не ответил. Морщась от брезгливости, попытался оттереть кровь со штанины остатками бинта, но только еще больше растер пятно. Придется прямо так идти.

– Спасибо за помощь, Сэм. Я, пожалуй, прервусь. Завтра заскочу.

Он помог мне подняться и я, прихрамывая и стараясь не обращать внимания на пялящихся на меня юнцов, поковылял прочь.

Сквер был недалеко от дома – обычно я добирался до него пешком. Этакая легкая пробежка километра на два – два с половиной. Но сейчас бегун из меня был никакой, так что пришлось проехать две станции на метро. В пути меня застал очередной звонок отца. Я снова сбросил.

В четвертый раз он позвонил, когда я был уже дома и менял повязку на ноге.

– Да. Привет!

– Почему сбрасываешь мои звонки?

– Не мог говорить, извини. На занятиях был.

– Конец июня, Стас. Какие занятия?

Тьфу, ч-черт! Совсем забегался. И заврался.

Полноценного видеосигнала от отца не было – только двухмерная аватарка. Но я прямо представил, как он щурится, приподнимая левую бровь. Он всегда так делает, когда злится. Вылупится таким округлившимся глазом – будто у него там лазер, и он сейчас дырку на тебе прожжет.

– Ну, консультации были. Я еще сессию не закрыл.

– Об этом я и хотел поговорить.

Я вздохнул.

– Да нормально у меня всё. Все сдам. Все под контролем.

– Я разговаривал с деканом факультета. Он рассказал, что учебу ты забросил еще в марте. К сессии тебя вообще не допустил из – за пропусков, а на днях выйдет приказ об окончательном отчислении.

Сказал он это спокойно, но веско – каждым словом будто к земле припечатывал. Не знаю, как это у него получается. Он на меня в жизни не орал. Но когда он начинает разговаривать таким тоном – это еще хуже.

Я молчал. Чего тут скажешь – то? Отрицать бесполезно. Одно радует – что разговор этот по НКИ, а не вживую. Иначе бы я со стыда сгорел.

– Ну, что скажешь – то? – спросил отец после долгой паузы. – Как это понимать?

– А как это можно понять? – буркнул я. – Отчислят – значит, отчислят.

– И ты так спокойно об этом говоришь? Ты что там творишь вообще? О последствиях совсем не думаешь?

– Не хочу я там учиться. Не хочу и не буду.

Настала его очередь замолчать, но даже через разделяющее нас расстояние я чувствовал, как накаляется вокруг него воздух. Но нет, он не закричит. Он вообще редко проявляет эмоции. Но внутри, наверное, клокочет. У меня же были смешанные чувства. С одной стороны – страх. Липкий, едкий, заставляющий все внутри съеживаться. Я всю жизнь боялся отца. Боялся и тайком ненавидел. Думал, что когда повзрослею, стану самостоятельным – это пройдет. Но не прошло. Или просто я не повзрослел.

С другой стороны – меня вдруг охватило какое – то странное злорадство. Из – за того, что я разозлил его, а он, по сути, ничего не сможет со мной сделать.

Ответил он совсем не так, как я ожидал.

– Мать знает?

– Нет… пока.

– Сам расскажешь, или я ей позвоню?

– Сам.

– Хорошо. Значит, так – собирай вещички и вылетай первым же самолетом в Новосибирск. Я сразу говорил, что отправлять тебя в Москву – дурацкая затея. У тебя никакой самодисциплины. Удивляюсь, как ты первую – то сессию сдать умудрился.

– Не поеду.

– Что? – в этот раз голос его заметно дрогнул от злости.

– Не поеду, я сказал! – я тоже повысил голос. – У меня здесь дела. Да и вообще, я здесь планирую оставаться.

– И чем ты там заниматься собираешься? Чем на жизнь зарабатывать? Ты думаешь, я буду тебе дальше деньги высылать? Ты уже взрослый, алиментов я тебе не должен. Я тебе помогаю по собственной инициативе. А ты…

– А я тебя об этом просил?! – взорвался я. – Ты меня – то спрашивал, хочу я вообще учиться на юриста? И хочу ли в твоей вонючей конторе работать? Семейный бизнес, семейный бизнес… С чего ты взял, что я вообще хочу быть таким, как ты?

Подобный разговор я в мыслях крутил, наверное, лет с пятнадцати, но никогда еще мне не хватало духу высказать все в лицо. Ну, пусть и через НКИ. Сразу полегчало, хотя и дух захватило от собственной наглости. Как во время прыжка с тарзанки – самое сложное позади, шаг в пропасть сделан. И вот тут – то тебя накрывает…

– Три дня, Стас, – ответил он сухо. – Даю тебе три дня. Перебесишься – звони. Матери я пока ничего сообщать не буду. Но и денег от меня больше не получишь. Всё, отбой. У меня через десять минут заседание в суде.

Он отключился, и я бессильно выругался в пустоту. Да он ведь даже не воспринял мои слова всерьез! Для него это так, детский лепет, пустой выпендреж. И это бесит вдвойне. Лучше бы он на меня наорал, ей богу! Хоть раз в жизни. По крайней мере, тогда бы я понял, что ему на меня не насрать.

Да что ж за день – то сегодня такой…

Я в сердцах пнул попавшееся на пути кресло, да еще и пораненной ногой. Взвыл от боли и завалился на диван, обхватил лодыжку обеими ладонями и с полминуты баюкал её, покачиваясь из стороны в сторону. Ну, просто победитель по жизни! Аж сам рассмеялся, только смех невеселый вышел.