Саша, привет! - Дмитрий Данилов

– Да не за что. Вы ложитесь на кровать. А я, если вы не против, на стуле посижу, можно?

Серёжа ложится на кровать. Отец Павел перемещается на стул за компьютером. Они долго вместе молчат. Серёжа засыпает. Отец Павел, убедившись, что Серёжа спит, тихо уходит.

Серёжа разговаривает по одному из онлайн-сервисов с завкафедрой, Николаем Степановичем.

– Сергей Петрович, я думаю, нам просто нужно сделать какой-то перерыв.

– Да, Николай Степанович. Давайте сделаем. Более того, я не уверен, что этот перерыв должен быть временным. Я уже понял, что их интересует только моя смертная казнь. Любое обсуждение через несколько фраз сводится к тому, как там я чувствую себя в тюрьме и что я чувствую в ожидании смертной казни. Всё об одном и том же. Мой предмет им неинтересен.

– Да, Сергей Петрович, я тоже это заметил. Ну… что тут скажешь. Они молодые ребята, им интересно… вот это всё. Их можно понять, хотя это и неправильно.

– Да, да, всё верно. Я всё понимаю.

– Сергей Петрович, я вот что предлагаю. Давайте сделаем перерыв в вашем преподавании на полгода? Только скажите, у вас как там дела в материальном смысле? Вам важно сохранение дохода? Я могу похлопотать за вас. Что-то можем придумать. Я ценю ваши заслуги перед кафедрой.

– Николай Степанович, да никаких вообще проблем. Мне здесь деньги совершенно не на что тратить, они просто копятся. Я же ничего такого не могу здесь купить, только так, по мелочам. Выпивка, закуска, то-сё. При этом я тут на полном обеспечении. Так что не волнуйтесь. Спасибо вам огромное за заботу. Я правда очень тронут. Да, давайте сделаем перерыв на полгода, а там посмотрим. Может, это как-то всё утихнет, придут новые студенты. А может, меня к тому времени расстреляют. И проблема решится сама.

– Сергей Петрович… Сергей… Серёжа… Подождите… Сейчас, сейчас. Подождите. Сергей Петрович. Я… Я очень надеюсь… Я надеюсь, что ничего, ничего такого не будет. Потому что если будет, то… Сергей Петрович, я сейчас возьму себя в руки… Сейчас, подождите. Да. Вот. Сергей Петрович, я знаю вас как порядочного человека и прекрасного учёного, для меня вы всегда будете вот таким – порядочным, прекрасным, добрым человеком и талантливым учёным. Вот. Ладно. Сергей Петрович, простите, я отключаюсь.

Света в кабинете завкафедрой, Николая Степановича.

– Светлана Игоревна, я сразу хочу сказать: вы для нас ценнейший преподаватель, никого лучше вас по двадцатым – тридцатым годам у нас нет.

– Ну как же, а мой бывший муж? Как это правильно? Как правильно обозначить мужа, приговорённого к смертной казни? Не скажешь ведь – вдовец? Это я, скорее, вдова, но, так сказать, отложенная.

– Светлана Игоревна, ну да, вы были две у нас такие звезды, вы знаете. Теперь, к сожалению, осталась только одна звезда – вы. По двадцатым – тридцатым.

– Но вроде бы мой… как это… а? Николай Степанович? Не вдовец, а кто? Ну, в общем…

– Светлана Игоревна, давайте будем называть Сергея Петровича словами «ваш бывший муж».

– А почему бывший. Мы ещё до сих пор не разведены. До сих пор бюрократический механизм не сработал. Я даже и не знаю, когда нас разведут – когда сработает бюрократический механизм или когда его расстреляют. Надо это всё идти выяснять, а как-то сил нет, Николай Степанович.

– Светлана Игоревна, ну я немного не об этом. Я же не отвечаю за провороты вот этих всех бюрократических валов.

– Ну да, я понимаю, Николай Степанович. Так, делюсь с вами. Да, давайте к делу. Я понимаю, что моё преподавание зашло в глубокий кризис.

– Да, Светлана Игоревна, студенты как-то слишком возбудились.

– Их интересует только то, как я переживаю заключение и будущий расстрел моего мужа. Бывшего или пока не бывшего, это неважно.

– Да, совершенно верно. Да. Именно об этом я и хотел бы поговорить. Светлана Игоревна, вы для нас ценнейший специалист, я уже об этом говорил. И чисто по-человечески я бы не простил себе, если бы наше сотрудничество прекратилось. Но сейчас, как мне кажется, было бы разумно сделать небольшой перерыв. Я подумаю, как это оформить. А вам я бы предложил уехать куда-нибудь, в приличный такой отпуск. Протяжённость – любая. Хотите, месяц, хотите, три месяца, хотите, год. Я сохраню за вами место, не волнуйтесь. Вы можете отдыхать и восстанавливаться, сколько вам нужно. Я всегда на вашей стороне. Я дам распоряжение в отдел кадров, там они будут знать. Так что думайте, на какой срок вам надо прерваться, отдыхайте, и мы ждём вас в наших, так сказать, университетских стенах. И… Света… я вам очень сочувствую, простите, что говорю об этом. Да. Очень вам сочувствую.

Осторожный стук в дверь. В камеру Серёжи входит мулла Ринат Ахметзянов.

– Простите, можно?

– Да, конечно, заходите.

– Здравствуйте.

– Здравствуйте. Вот, пожалуйста, садитесь (освобождает для муллы одновременно край кровати и стул у компьютера; мулла садится на стул у компьютера).

– Спасибо. Спасибо большое.

Они долгое время молчат.

– Сергей… Сергей Петрович, как ваши дела? Как условия содержания? Жалобы у вас есть? Вам всё нравится?

– Да, меня всё устраивает. Всё хорошо.

– Как здоровье? Как себя чувствуете? Может быть, жалобы какие-то?

– Дорогой… Простите… мулла. У меня всё нормально в бытовом смысле.

– Можно просто Ринат, на самом деле. У нас всё просто. Титулов я каких-то пока не заработал.

– Отлично, Ринат. В плане просто жизни у меня всё нормально, если вас это интересует.

– Ну хорошо. У меня вопрос. У вас есть интерес к принятию ислама?

– Нет.

– Вы чувствуете, что можете в будущем стать мусульманином?

– Нет. Ничего не имею против, но сам – нет.

– Сергей Петрович, да, я вас понимаю, уважаю ваше мнение и намерение, вернее, отсутствие намерения, о котором я вас должен был спросить. Сергей Петрович, давайте мы тогда подпишем документ о вашем отказе от моего духовного окормления.

– Давайте. Но вообще, это интересно. Что вы так быстро отказались от моего завлечения в ислам.

– У меня нет цели завлечения, как вы сказали, в ислам.

– Ну, могли бы хотя бы немного попроповедовать.

– Вы так говорите об этом. Для вас это просто шутка. А в истории, да и сейчас, в современности нашей этой, люди за исповедание ислама отдавали и отдают свои жизни. Но для вас это интеллектуальная игра, я понимаю.

– Да, я знаю. Это страшно очень, конечно.

– Что страшно? Что именно?

– Ну, что люди за это жизни кладут.