Ледяная ловушка - Геннадий Филимонов

— Вот так встреча. Маленькая принцесса.

— Вчера вы называли меня ангелом, — улыбнулась Алиса.

— Вчера я видел только сияние вокруг ваших волос, а сегодня заметил и корону.

— У вас потрясающее зрение. Моя мама ничего такого не видит.

— Смотреть и видеть — это разные вещи. Один человек скользит взглядом по поверхности явлений, а другой сразу проникает в суть.

— Другой — это вы, конечно?

— Говорить самому о себе — нескромно. Я лучше расскажу вам о моем старом друге — фотографе. Он умеет так снимать лицо человека — а ведь это врата души, — что в нем открывается такое…

— В вашем друге?

— И в нем тоже. Как он бы мог вас снять! Честно говоря, я был бы счастлив, если бы ваш фотопортрет висел у меня в офисе.

— А почему в офисе? Вы там живете?

— Я живу в Бастилии.

— В тюрьме?

— К счастью, нет, так прозвали в народе мой дом на Преображенке. Я не решусь принести туда фотографию прекрасной девушки, потому что ее могут разорвать на кусочки мои многочисленные поклонницы.

— У вас их так много?

— О, я безумно популярен у женщин.

— А вот это уже неинтересно. Вы мне стали скучны, — отвернулась Алиса.

— Вы меня прогоняете? Напрасно. Может быть, я вам еще пригожусь.

— А кем вы работаете?

— Продаю самолеты. «Боинги» в основном. Иногда наши. Когда настроение хорошее.

— Вы вчера жаловались, что не знаете, куда потратить деньги?

— Да, это основная проблема моей жизни. Я сейчас как раз над ней работаю.

— Я серьезно.

— Я тоже.

— У нас есть общий друг, его зовут Саша Прокофьев. Он живет в детском доме. Он хорошо поет, но ему нужен учитель. Вы же знаете, что в наше время без образования никуда?

— Наслышан. Ему нужен личный учитель?

— Нет, это неудобно. Он так не согласится. Нужен учитель для всех. У кого есть данные, конечно. Вы бы могли такому учителю платить зарплату?

— А какой номер его детского дома?

— Ой, я не помню. Надо у Антона спросить или у Павлика.

— Вот моя визитка. В Москве позвоните. Скажите, ангел…

— Я уже не принцесса?

— Принцесс вокруг много, а ангел, увы, один. Вы согласны стать моим ангелом-хранителем?

— Смотря от чего вас нужно охранять.

— От меня самого в первую очередь. Та-ак, кажется, ваш дядя.

— Он мне такой же дядя, как я вам тетя.

Борис сбил при входе в кафе снег с шапочки, как следует отряхнулся и прошел к их столику.

— Друг мой, я, кажется, предупреждал вас, что девочке четырнадцать лет? — произнес он не без угрозы.

— Борис, прекратите, — вмешалась Алиса. — Вы меня бросили здесь, среди пьяных мужчин, а он, между прочим, готов был заступиться, если что.

— Насколько я понимаю, ты хотела поговорить со мной без свидетелей.

— Да, но это не повод для хамства.

— Друзья мои, не надо ссориться. Особенно из-за меня. Прощайте.

Полканов склонил голову в полупоклоне и вернулся к своим друзьям. Борис перевел взгляд на Алису.

— Ты, я вижу, не подарок.

— Вы тоже. Вы ведете себя с моей мамой неадекватно.

— Как, как? — с усмешкой переспросил Борис.

— Вы компрометируете ее своим поведением. Можно подумать, что вы приехали сюда ухаживать за медсестрами и глазеть на девушек, которые катаются на подъемниках.

— Девочка моя… — снисходительно начал Борис.

— Я не ваша девочка.

— Успокойся. Не забывай, что вы живете здесь за мой счет. И я не обязан перед такой малявкой отчитываться.

— Это подло — так говорить. Вы сами нас пригласили — никто не напрашивался.

Алиса отодвинула недоеденное пирожное и побежала к выходу. В дверях она столкнулась с матерью.

— Мама, мы уезжаем, пойдем отсюда, — быстро проговорила Алиса.

— Доченька, что случилось? Тебя обидел кто-нибудь? Почему у тебя слезы?

— Мама, пойдем, — Алиса потянула за собой мать, и та, не успев заметить, с кем разговаривала перед этим дочь, вышла из кафе.

Перед подъемником Алиса вдруг уткнулась матери в плечо.

— Мама, я скучаю по па-а-пе, — сорвался ее голос на последнем слове.

— Ну что ты, доченька. Успокойся. В Москву приедем — сразу с ним увидишься. Созвонишься и увидишься.

— Мама, а ты помнишь, как нам было хорошо вместе? Как мы ездили с папой в Домбай, он учил нас кататься, потом гуляли вечером, он показывал нам Полярную звезду. Помнишь, как он уронил тебя в сугроб, а потом мы с ним нарочно упали тоже? Мы везде были вместе. Помнишь, как он говорил — девочки мои? Почему мы здесь не с ним, а с этим Борисом?

— Это жизнь, доченька. Наша бестолковая и нескладная жизнь. Что я могу тебе сказать? Ты уже большая, скоро сама все поймешь. Может быть, хоть ты не станешь совершать моих ошибок.

— Мама, ты же любишь папу. И он тебя любит, я знаю. Я чувствую, как он переживает, как он скучает по нас.

— Поехали вниз, — спохватилась Лариса, — а то нас совсем занесет снегом.

Полет в пропасть был недолгим. Тоник даже не успел испугаться, как оказался впечатанным в снег. Первым, инстинктивным движением он попытался сесть, одновременно сбросив с лица целый пласт легкого свежего снега. Ему это удалось, потому что лыжи при падении отстегнулись и теперь торчали где-то в ногах.

Опираясь на лыжные палки, которые остались в руках, он привстал, глубоко провалившись в снег. Сугроб возвышался вокруг него плотной стеной. Слева скорее угадывалась, чем была различима сквозь хоровод снежинок, высокая скала, а справа шло ощущение пустоты, ужаса, безжизненности.

— Э-ге-гее! — крикнул Тоник, но звуки потонули, заглохли, затерялись в снежной пустыне.

Он попытался достать лыжи, но не дотянулся, пришлось приближаться к ним, обваливая палками снег. Тяжелые горнолыжные ботинки уходили вниз, пока не начинали приминать сугроб до более плотного состояния. Чтобы добраться до лыж, Тонику пришлось вытоптать небольшую площадку. Теперь он успокоился — отцовские лыжи были спасены.

Только сейчас он представил, что мог улететь на самое дно пропасти, сломать себе что-нибудь при падении или разбиться совсем. Ему здорово повезло, что он упал на этот козырек.

Ведь если сверху бросят веревку, а еще лучше веревочную лестницу, то можно будет отсюда выбраться. Вот только с лыжами лезть неудобно.