Яд в крови - Наталья Калинина

Потом и маленькая Машка заболела, правда, не так тяжело, как мать, но тоже постоянно требовала к себе внимания, и стоило не прибежать сию минуту на ее зов, как она выскакивала из-под одеяла и неслась босиком и в одной рубашонке вниз.

Устинья сбилась с ног — от Анджея немного было толку, разве что принесет иногда из сарайчика ведра с углем и воды из колодца.

Как-то вечером Устинья сидела возле печки в кухне и штопала Машкины чулки. Маша-большая уже пошла на поправку, у маленькой тоже была нормальная температура. Устинья слышала, как спустился сверху Анджей, неслышно ступая в связанных ею толстых овечьих носках. Подняла голову и встретилась с его взглядом.

— Юстина, ты такая красивая, — сказал он по-польски. — Сейчас ты похожа на Гретхен за прялкой. — Он подошел и присел на корточки возле ее табуретки. — Мне иногда очень хочется знать, что ты думаешь обо мне, о нашем с тобой прошлом, о… — Он замолчал. — Разве могли мы представить тогда в мансарде, что через каких-то десять лет окажемся в этом ледяном доме среди диких равнин сошедшей с ума страны? Ты очень ревнуешь меня к ней, Юстина?

— Да, — ответила она и опустила глаза к чулку.

— Но ты ее любишь. И это что-то противоестественное. Все случилось так, как она предсказала. Только она не могла предвидеть того, что в один прекрасный момент нас вдруг потянет друг к другу с невероятной силой. Сопротивляться ей бесполезно. Правда, Юстина?

— Да. — Она боялась поднять глаза, а он попытался в них заглянуть.

— О, я вижу, ты готова на все. А что скажет твой Бог, Юстина?

— Не знаю. Мне все равно, что он скажет, — прошептала она.

— Это мне очень нравится. Значит, меня ты любишь больше, чем своего Бога. Ты замечательная женщина, Юстина. Ты само воплощение Евы. Можно я тебя поцелую?

Не дожидаясь ответа, он схватил ее за руки, рывком поднял со стула. Она выронила иголку вместе с чулком и чуть не потеряла сознание, когда губы Анджея коснулись ее губ. Но его поцелуй был очень коротким, хоть и страстным. Он шепнул ей на ухо: «Пойдем к тебе», и она молча повиновалась.

— Юстина, я не люблю тебя. Потому что ты слишком сильная. Ты всегда напоминаешь мне о том, что я слаб душой и телом, — говорил он, прижимаясь к ней своим худым холодным телом. — Но без тебя я не могу, не могу. Я понял это, когда увидел тебя после долгой разлуки. Но она ничего не должна знать, потому что я люблю ее. Она сойдет с ума, если узнает. Юстина, я убью тебя, если ты ей хоть что-нибудь скажешь.

— Не скажу я ничего. — Устинья с трудом сдерживала рыдания. Близость Анджея вдруг всколыхнула в ней все пережитые горечи. И впереди никакого просвета нет, потому что она без Анджея не может.

— Юстина, а ты на самом деле поила меня приворотным зельем? — вдруг спросил Анджей и рассмеялся. — Мне рассказал об этом отец Юлиан. У него куда-то исчез редкий тибетский корень с длинным латинским названием. Он сразу подумал о тебе. — Анджей снова рассмеялся. — Но это твое зелье на меня не подействовало, можешь спать спокойно — ты нашла меня, а не я тебя. Я бы не стал тебя искать.

И тут Устинья поняла, что Анджей отыгрывается на ней за свою слабость, за то, что не устоял, изменил своей Маше и, он это знает, будет изменять еще и еще.

— Подействовало, — сказала она. — Ты никуда от меня не денешься. Я пришла к тебе потому, что ты меня позвал. Прислал мне письмо.

Анджей неопределенно хмыкнул.

— Тебе в Германии здорово досталось? — внезапно спросил он.

— Я не находила себе места из-за Яна. А жилось мне неплохо.

— Ты не страдала по мне. Или, может, у тебя были другие мужчины?

— Я не охотница до амурных утех с первым встречным. Немцы меня за это уважали, — с достоинством ответила Устинья.

— О да, ты всегда воспринимала все эти клятвы и обеты на полном серьезе. А между прочим жизнь, Юстина, настоящая игра в поддавки. Ты думаешь, я поддаюсь тебе, на самом деле все наоборот. Так-то, Юстина.

Он быстро вылез из теплой постели, крякнул от холода и в одно мгновение оделся.

— Спасибо, Юстина, что подняла ее из мертвых. Теперь мы оба твои должники. Ну, я пошел в свой волшебный замок.

Наутро Устинья еще ниже опустила на лоб свой плат, из-под которого возбужденно поблескивали глаза. Протирая одеколоном Машино тело, она невольно залюбовалась нежной белой кожей, упругими грудями, представила, как это происходит у Анджея с Машей, и вспомнила невольно, что минувшей ночью у них все было до примитивности просто. Она даже не испытала оргазма, хотя раньше не было случая, чтобы она не стонала от наслаждения. С Машей Анджей наверняка ведет себя иначе. Как все было бы просто, думала Устинья, если бы она ненавидела Машу. Ну почему, почему, спрашивается, она должна испытывать к ней эту идиотскую жалость? Да, Маша беспомощна, не приспособлена к жизни, но ведь ей нравится быть такой, и она воспринимает как должное ее, Устиньину, заботу. Да и Анджей считает в порядке вещей, что Устинья взвалила на себя все домашние хлопоты.

— Ты устала? — вдруг спросила Маша, поймав Устиньин взгляд. — Не знаю, что бы мы без тебя делали.

— Еще лучше бы жили, — само собой вырвалось у Устиньи. — Я вам только мешаю. Мне нужно от вас бежать.

— И я с тобой! — крикнула со своей кровати Машка. — Только куда: к индейцам или на остров сокровищ?

— Не бросай нас, — сказала Маша и, схватив Устиньину ладонь, прижала к своей горячей щеке. — От тебя такое тепло. Замерзнем мы без тебя…

Как-то вечером Устинья готовилась ко сну, расчесывая острым костяным гребнем длинные прямые волосы. Ей словно доставляло наслаждение, пробираясь сквозь спутавшиеся дебри, с треском и болью выдирать клоки собственных волос. В комнате было тепло — на дворе валил крупный мокрый снег и потянуло на оттепель.

Тихонько скрипнула дверь, но Устинья даже не вздрогнула — так рано она не ждала Анджея. Теперь он приходил к ней раза два в неделю, обычно ближе к утру, когда во всем доме воцарялась похожая на до предела натянутую струну тишина. Анджей, двигаясь совершенно бесшумно, слегка колыхал эту струну, и она тонко звенела. Но сейчас в доме были еще и другие звуки — над головой топали стремительные шаги маленькой Машки, где-то скреблась мышь.

Устинья обернулась.

На пороге стояла Маша, кутаясь в старый длинный халат Анджея.

— Зачем ты встала? Кругом сквозняки… — начала было Устинья, но Маша подбежала к ней и обняла за плечи.

— Юстина, мне страшно, — прошептала она.

Устинья почувствовала, что Маша дрожит и едва стоит на ногах. Она кинула гребень на столик и, крепко обхватив ее обеими руками, усадила на кровать.

— Чего тебе страшно?

— Не знаю сама. — Маша подобрала ноги и легла, свернувшись бесформенным калачиком. — Мне каждую ночь снится… Юстина, мне бывает так страшно ночами.

Устинью пронзила острая жалость. Она села на край кровати и склонилась над Машей.